Леди мэр

Элга задумчиво морщится:

— Это чтобы выводились… такие маленькие… щеночки?

— Индюшата. Это еще мэрша Щеколдина из Голландии уникальных индюков на развод выписала, чтобы ее прогрессивность в московской прессе отметили. Не индюки, а лошади! Вчера за каждое яйцо с бабок Серафима будь здоров лупила. А сегодня бери — не хочу.

Артур Адамыч возмущается:

— Но есть же вещи, которые не продаются, господа! Мы идем под знаменем демократических свобод!

— У тебя — свобода, Адамыч! А у нее уже наседка на импортных яйцах сидит. И вообще можете вычеркнуть к чертовой матери все окраины. И порт тоже. Там мужики который день агитационные материалы на троих разливают.

— Это противозаконно! О да! Я не имела понимания… что обстановка настолько неординарна!

— Чего там неординарного… — решаю я. — Они разливают? И мы разольем.

— Лиз! Не сходите с ума! Это аморально!

— По чуть-чуть, Карловна. По чуть-чуть!

Я уже, как выражается Лохматик, сошла с нарезки. Иду ноздря в ноздрю с щеколдинскими и повторяю за ними все их штучки…

Так, на всякий случай, звоню в канцелярию, Лазареву. Губернатор еще не вернулись. Никакого присутствия пока. Сплошное отсутствие.

А «вице»-Кочет между тем давно по-хозяйски расположился за столом Лазарева, подписывая бумаги из папки, которые ему подкладывает помощник Палыча — Аркадий.

— Ну, остальное это уже не по вашей части. Это уже компетенция самого… Алексей Палыча.

— Давай-давай… Разберусь.

Кочет внимательно просматривает остальные бумаги.

— Что-то вы слишком плотно уселись в губернаторском кресле, Захар Ильич. Сам этого не любит.

— А нечего ему шататься по этим Китаям. Сколько он уже там?

— Двенадцатый день.

— Ему-то небось там самый кайф: осьминоги в тесте, гейши, саке…

— Гейши — это в Японии, Захар Ильич. Саке тоже. В Поднебесной — исключительно ханжа!

— В какой это Поднебесной? А… ну да… Так же ихнюю империю в древности звали. Ты там протолкни, Аркаша, информашку… в московские газеты.

— Записываю…

— Так, мол, и так… Губернатор Алексей Палыч Лазарев… в поездке по провинциям с исключительным вниманием изучает детали передового китайского опыта, где и партия гегемонит, и у каждой ихней трудящейся кошки в плошке до хрена капиталистической сметаны.

— А ведь вы и так, господин вице-губернатор, нашего Лазарева во все СМИ толкаете. Да и в правительстве при любом случае — только о нем. Какой он у нас необыкновенный, динамичный, растущий…

— Очень заметно?

— Еще бы. Даже давеча вертолет его приплели: «Летающий губернатор!» Ну прямо любовь: только что не голубая… «Я вся горю, не пойму от чего…»

— А я же умный, Аркаша. Не замечаешь?

— Я ведь тоже… не совсем… Лучший способ освободить кресло под начальничком — протолкнуть его вверх? И как по вашим прикидкам — скоро его на вершины призовут?

— Похоже, что скоро. Главное, чтобы наш Алеша — все время на виду и на слуху.

— А самому-то туда не хочется?

Захар Кочет долго раздумывает:

— Я как-то пацаненком в Кремль попал, на комсомольский съезд. Не дышал… От благоговейных восторгов и преклонения… Лестницы, лестницы, лестницы… Мрамор, золото, бронза… И казалось мне, Аркашенька, что именно там, наверху этих лестниц… Над ними даже… Они!

— Кто — «они»?

— Самые умные, самые всеведущие и самые всемогущие. Ну а потом так вышло, что удалось мне одним глазком… туда заглянуть… Над лестницами. И оказалось, что там — ни хрена: ни всемогущих, ни всеведущих.

— Удивились?

— Задумался. Да к тому же и ползти на коленочках даже к ним — жизни не хватит. Так что дошло до меня — лучше быть первым парнем на деревне, чем всю жизнь торчать под московскими лестницами. А что у нас там в Сомове? По сводкам?

— А что там может случиться? Ни хрена. Картошку копать начинают.

Это у них там в области — ни хрена.

А у меня тут в Сомове все…

Я нагло вторгаюсь в порт во время обеденного перерыва. Гаша волочет за мной хозяйственную сумку со здоровенной кастрюлей с вареной картохой и ведерком со свежезаквашенной капустой. Работяги сидят между контейнеров и рубают кто что из дому приволок. Докеры только что разгрузили баржу с какой-то бочечной краской, черны и грязны как черти из преисподней. Уставились на меня недоуменно.

— Ну как, мужики… Закусим? — бесстрашно интересуюсь я.

Гаша выгружает съестное из сумки, и они оживляются.

— Че это, Лизавета? — интересуется самый чумазый.

— Встреча с избирателем. Не видишь… — замечает кто-то.

Я выволакиваю из сумки четыре пузыря водяры.

— Начнем знакомство с моей программой вот с этого… — заявляю я. — Плесните-ка… девушке.

Они пялятся на меня не без любопытства. И набухивают здоровенную эмалированную кружку доверху. Ждут, значит…

Я оттопыриваю наманикюренный мизинчик, выкушиваю водяру досуха, занюхиваю капусточкой.

Они гогочут.

— Слышь, Лиз… И где ж ты так научилась-то? В зоне?

— Моя зона позади, — замечаю я. — А вы в своей еще сидите! Только что без проволоки. Горбитесь тут как крепостные… Без контрактов… Без договоров… А что получаете? А главное, от кого? Кто вам теперь платит?

— Хозяева… всякие… коммерческие. Приходят груза… договариваемся… — нехотя бубнят они.