Леди мэр

Агриппина Ивановна увела Машуню укладывать, а мы с Людой, блаженно разморенные, закутавшись в халаты потеплее, сидим под яблоней в саду, поклевываем из стаканчиков Гашины жидкие радости.

Уже прошлись по нашим жизням как вдоль, так и поперек. У Люды редкий дар — она умеет слушать. И слышать.

И вообще, оказывается, красивая женщина.

Сначала этого не разглядишь, она будто выцветшая. Да и держится всегда будто чуть в стороне. А потом понимаешь — она какая-то акварельная. Лицо тонкое, бледное, с чуть заметными веснушками на переносице, ресничищи как опахала, ржаного цвета, неподкрашенные и такие же аметистовые, даже чуть с фиолетинкой, глазищи.

Агриппина Ивановна, ковыляя, сносит себя с веранды, плывет к нам грузно и сообщает, зевая и крестя рот:

— Угомонилась, принцесса. Попросила только Гришкиного Буратину найти. Где-то в малине забыла.

Гаша шлепает, светя фонариком, в глубину сада.

— Ну все. Есть Гаше кого опять облизывать. Как ее наливочка?

— Звучит.

Мы смакуем по глоточку.

Меня волнует то же самое, что и ее, а ее — что меня, я и спрашиваю осторожненько:

— Ты мне скажи, Люд, если хочешь, конечно. У тебя с твоим полный раздрызг… или так? Бодание?

— Сама не пойму.

— А кто он у тебя?

— Сейчас? Уже не знаю. Был пловец… Ну, тренер по плаванию… Флотский, в общем… Когда флот с Украиной делили, он плюнул на службу. И в Москву…

— И как же он тебя нашел?

— Это я его нашла. Первый раз в жизни собралась на Черное море, а плаваю как топор. Пришла в бассейн, записалась в его группу…

— А потом что было?

Люда, помолчав, пожимает плечами:

— Машка была потом. Я все думаю, из-за чего же мы с ним два дня назад. У тебя так бывало? Как будто не произошло ничего серьезного, а ты понимаешь — произошло все.

— О-го-го!

Она вывязывает свое, сокровенное, неспешно, как будто мулине платочек вышивает, выдергивает не те нитки, подбирает по цвету и, когда все сходится, удовлетворенно вздыхает.

Ну о чем могут говорить две женщины?

Только про них, проклятых…

Я задумываюсь, взвешиваю:

— Думаешь, твой с тобой темнит?

— Не знаю, Лиза. Года два назад все началось. Фирма какая-то дурацкая, куда и позвонить нельзя… Коммерческие тайны. Срывают среди ночи, отправляют в какие-то идиотские командировки. Улетает на три дня, возвращается через месяц. Деньги появились. Я иногда думаю, может, его криминал заловил? Орет ночами, дергается… И знаешь, вот это ощущение, что я его совсем не знаю… Как чужой…

— Ну, уж это ощущение мне слишком хорошо знакомо. Знаешь, подруга, не обижайся, но диагноз тут один — баба! И наверняка где-то там. Куда он улетает. Мой тоже… улетал. А я ночами заснуть не могла.

— Похоже?

— Господи, как подумаю, как он с этой бабой там, на ее швейцарской вилле, кувыркался. Я от ужаса в Москве соплями захлебывалась. Его спасала! А он — там. С этой. Марго! Мадам Монастырская! Потная, рыжая, жирная и с сиськами! Во-о-от… такими! Как тыквы! И зубы… зубы. Она их в стакан на ночь кладет. Точно!

— А ты ее видела?

— Нет…

— Ну ты ненормальная, — смеется Касаткина беззвучно.

— А ты?

Матерь божья!

Я до сих пор проклинаю тот поганый день, когда увидела эту женщину и ее девчонку на набережной!

И зачем я затащила их к себе, в дедов дом?

Все глупость моя несусветная…

Но я ведь даже не догадывалась, что со мной эта чертова жизнь вот-вот еще выкинет…

Хотя уже готовилась для нас с нею бездонная яма, и Фрол Максимович Щеколдин в тот вечер, когда мы трепались в саду, тоже не спал.

Ему было не до сна.

Он высвистел своих отморозков к вагончику своего шиномонтажа на трассе.

Дает им наглядный урок…

Тут в ряд выстроены пять мотоциклов, с яркими шлемами «на рогах», перед которыми покорным строем стоят четверо стриженных наголо полупарней-полуподростков, в камуфле, армейских же шнурованных бахилах, типично-дебильного вида. Они тупо наблюдают за тем, как Максимыч беспощадно метелит своей клюкой серафимовского привратного охранника Чуню. Лицо того уже в крови, он пытается прикрыть голову руками, опускается на колени, поскуливая.

Старик брезгливо бросает перед ним сегодняшнюю гранату.

— Замахиваешься, придурок, так бей всерьез. И когда я прикажу! Ну и чего ты достиг? Она только зубы скалит.

— Я. Я хотел как лучше, дед. Попугать хотел…

— А кто тебе позволил? Я тебя просил об этом, Чугунов?

— Нет.

— Вот именно. Кто тебя от армии отмазал, Чуня?

— Вы.

— Я ведь могу и переиграть. Ты у меня завтра за чеченами бегать будешь… Или они за тобой…

— Не надо.

— Встань! И посмотри на своих придурков.

Чуня поднимается, слизывая кровавую слюну с губы.

— Что видишь?

— Нормальная пятерка.

— Чего они у тебя камуфлу напялили?

— Ну… красиво. Сразу видно, кто есть ху.

— Камуфлу снять… Сколько вам говорить, балбесы, не выделяться. Что вы все как яйца в инкубаторе лысинами светите?

— Ну, это как бы наш знак…