Ластики

– Когда вы мне сейчас сообщили о его смерти, у меня было такое странное чувство. Не знаю, как это выразить… Была ли разница между живым Даниэлем и мертвым? В нем и раньше было так мало жизни… Нельзя сказать, что ему не хватало самобытности или силы воли… Но жизни в нем не было никогда.

– Нет, я еще с ним не говорил. Я собираюсь пойти к нему сейчас.

– Как его зовут?

– Доктор Жюар.

– Надо же… Это он делал операцию?

– Да.

– Хм… Занятно.

– Он что, неважный хирург?

– О нет, нет! Думаю, нет.

– Вы его знаете?

– Только по имени… Я думала, он гинеколог.

– И давно это случилось?

– В городе об этом стали поговаривать незадолго до начала…

У него вдруг возникает неприятное чувство, что он зря теряет время. Когда его осенило, что хозяйка магазина на улице Виктора Гюго – возможно, бывшая жена Дюпона, это совпадение показалось ему каким-то чудом; он чуть не бегом вернулся в магазин, и с первых же слов его догадка подтвердилась. Он очень обрадовался, подумал, что благодаря этому нежданному везению его расследование должно ощутимо продвинуться. Между тем тот факт, что эта дама случайно попалась ему по дороге, нисколько не меняет характер сведений, которые она может предоставить: если бы Уоллес всерьез предполагал, что из нее можно выудить нечто действительно важное, он бы раздобыл адрес бывшей супруги Дюпона еще утром, когда узнал от Лорана о ее существовании. Но тогда он счел более срочным допросить других – например, доктора Жюара, до которого он пока так и не добрался.

Теперь Уоллес понимает, что его надежды были беспочвенны. Он немного растерян, дело не только в несбывшихся надеждах, неприятно, что он не сообразил этого раньше. Сидя в задней комнате магазина, лицом к лицу с привлекательной молодой женщиной, он пытается понять, чего искал здесь, быть может, сам того не сознавая.

А еще ему приходит в голову, что он уже может не застать доктора в клинике. Когда он встает и извиняется за то, что у него нет времени продолжать беседу, его снова поражает этот гортанный смешок, словно подразумевающийся какую-то связь между ними. Хотя безобидная фраза, которую он произнес, не содержала ничего двусмысленного… Озадаченный Уоллес старается ее вспомнить, но это ему не удается: «Надо, чтобы я… Надо будет…»

Звон дверного колокольчика обрывает эти изыскания, словно будильник. Но вместо того, чтобы освободить его, эта неожиданность лишь оттягивает его уход; хозяйка магазина исчезает, сказав с улыбкой:

– Минуточку, пожалуйста. Мне надо обслужить покупателя.

«К сожалению, мадам, я вынужден… Минуточку, пожалуйста, мне надо… Мне скоро надо будет идти… Мне скоро надо… Мне скоро надо…»

Он не давал повода для такого смеха.

Уоллес садится снова, не зная, чем себя занять до возвращения хозяйки. Через неплотно прикрытую дверь он слышал, как она с профессиональной любезностью приветствует входящего, но слов не разобрать: комната, где находится Уоллес, отделена от магазина запутанными коридорами и переходами. Больше он не слышит ничего. Наверно, покупатель разговаривает не очень громко, а молодая женщина молчит – или понизила голос. Но зачем бы ей понижать голос?

Невольно насторожившись и напрягая слух, Уоллес пытается представить себе происходящее. Перед его глазами одна за другой мелькают несколько сцен, преимущественно немых или сопровождаемых таким тихим шепотом, что слова пропадают, от этого сцены кажутся еще более неестественными, карикатурными, даже гротескными. Вдобавок все они отличаются столь вопиющей неправдоподобностью, что даже автор вынужден признать их скорее бредом, чем разумной гипотезой. На мгновение он пугается: ведь суть его профессии, напротив, именно в том, чтобы… «Это трудная работа… Трудная и неблагодарная… Но раз мне вас рекомендовали, то я все-таки возьму вас…»

Ладно, ничего страшного: если бы речь шла о чем-то серьезном, то есть относящемся к расследованию, он, конечно, не позволил бы своей фантазии так разыграться. У него нет причин интересоваться, о чем сейчас говорят в магазине.

Но он поневоле прислушивается, вернее, пытается вслушаться, потому что не слышит больше ничего, кроме невнятных звуков, доносящихся неизвестно откуда… Во всяком случае, ничего похожего на легкий гортанный смешок, такой заразительный, дразнящий…

Вечер. Даниэль Дюпон возвращается с лекции. Опустив глаза, он поднимается по лестнице решительной походкой, в которой едва угадывается усталость. Дойдя до площадки второго этажа, он привычно направляется к кабинету… И вздрагивает, услышав позади легкий гортанный смешок, приветствующий его приход. На лестничной площадке нет освещения, и в полутьме он не заметил привлекательную молодую женщину, ожидающую его у открытой двери спальни… этот воркующий смех, который словно исходит от всего ее тела… дразнящий, ласкающий… это его жена.

Уоллес прогоняет от себя и это видение. Дверь спальни закрывается за слишком чувственной супругой. Призрак Даниэля Дюпона продолжает свой путь к кабинету, опустив глаза, уже протянув руку к дверной ручке и готовясь ее повернуть…