Ластики

Уоллес с грехом пополам ответил на вопросы генерального комиссара, не раскрыв ему главных секретов. Но он сознает всю слабость своей позиции. Незаметные личности, тайно управляющие страной, преступления, о которых никто не слышал, несколько полиций за рамками полиции как таковой и, наконец, террористы, еще более загадочные, чем все остальное, – все это не может не насторожить здравомыслящего чиновника, который слышит об этом впервые… И, конечно, будь эта история от начала до конца вымышленной, каждый мог поверить в нее – либо не поверить – и, соответственно, дальнейшее развитие событий в ту или в другую сторону либо подтвердило бы ее, либо нет.

Розовый, упитанный Лоран, крепко сидящий в своем высоком кресле, опирающийся на платных осведомителей и на свою картотеку, выразил агенту такое категорическое недоверие, что тот на мгновение чуть не усомнился в собственном существовании: поскольку он принадлежал к одной из неизвестных комиссару организаций, то вполне мог быть такой же выдумкой министра с чересчур богатым воображением, что и пресловутый заговор. Во всяком случае, собеседник, похоже, относил его именно к этому разряду. Комиссар без обиняков сказал, что, по его мнению, происходит: у Руа-Дозе опять разыгралась фантазия; а если люди вроде Фабиуса склонны ему верить, это еще ничего не значит. Впрочем, другие его последователи пошли еще дальше: вот, например, некто Марша, впору опасаться, что сегодня в семь вечера он умрет от самовнушения…

Вторжение коммерсанта, разумеется, ни к чему не привело.

Уоллес ушел, унося с собой револьвер Дюпона. Лоран не пожелал оставить его у себя, он не знал, что с ним делать; раз Уоллес ведет следствие, так пусть собирает «вещественные доказательства». По просьбе комиссара в лаборатории револьвер снова привели в то же неисправное состояние, в котором он был обнаружен, то есть с застрявшей в стволе гильзой.

Уоллес шагает. Планировка улиц в этом городе не перестает его удивлять. От самой префектуры он шел той же дорогой, что и утром, но такое ощущение, словно от генерального комиссариата до клиники доктора Жюара сейчас идти гораздо дольше, чем в первый раз. Все улицы в этом квартале похожи друг на друга, и он не мог бы поручиться, что всегда сворачивал на одну и ту же. Он боится, что слишком отклонился влево и прошел параллельно той улице, которая ему нужна.

Он решает зайти в какой-нибудь магазин и спросить, как пройти на Коринфскую улицу. И заходит в маленький книжный магазин, где продают также писчую бумагу, карандаши и краски для детей. Продавщица встает ему навстречу:

– Что желаете, месье?

– Очень мягкий ластик, для рисования…

– Ну конечно, месье.

Развалины древних Фив.

На холме, господствующем над городом, в тени кипарисов, среди разбросанных обломков колонн, художник-любитель установил свой мольберт. Он работает старательно, каждую секунду переводя взгляд на натуру; очень тонкой кистью он прорисовывает множество деталей, почти незаметных для глаза, но на картине обретающих удивительную четкость. Должно быть, у него очень острое зрение. Можно пересчитать все камни, которыми выложен край набережной, каждый кирпич фронтона, каждую деталь кровли. Там, где ограда образует угол, живая изгородь блестит на солнце, и видны даже очертания листьев. Один кустик на заднем плане перерос остальные и выбился вверх, у него оголенные ветки, каждая из которых отмечена блестящей черточкой с освещенной стороны и черной черточкой – с теневой. Фотография была сделана зимой, в необычайно ясный день. Зачем бы этой молодой женщине фотографировать особняк?

– Очень красивый особняк, правда?

– Бог ты мой, ну конечно, раз вам так хочется.

Она не могла жить в этом доме до Дюпона: профессор прожил в нем двадцать пять лет и унаследовал его от дяди. Может быть, она была там прислугой? Уоллес вспоминает веселое, задорное лицо хозяйки магазина; ей самое большее лет тридцать – тридцать пять, привлекательная зрелость, округлившиеся формы, здоровый цвет лица, блестящие глаза, черные волосы, такой тип редко встречается в этой стране, она больше напоминает женщин из Южной Европы или с Балкан.

– Боже мой, ну конечно, раз вам так хочется.

С легким гортанным смешком, как будто он позволил себе какую-нибудь нескромную шутку. Его жена? Это было бы занятно. Разве Лоран не сказал, что она теперь держит магазин? Моложе мужа лет на пятнадцать… брюнетка с черными глазами… да это она?

Уоллес выходит из книжного магазина. Пройдя несколько метров, он оказывается у перекрестка. Перед ним – красное панно с надписью: «Для рисования, для школы, для работы…»

Это здесь он сошел с трамвая перед обедом. И сейчас он снова идет в направлении, указанном стрелкой, в магазин канцелярских принадлежностей на улице Виктора Гюго.

Глава четвертая

1

Если посмотреть прямо вниз, становится виден трос, ползущий по поверхности воды.