Шеррин стукнула чепцом по колену, выколачивая из бархата пыль, и закашлялась.
— Жаль, что его нельзя оставить таким же пыльным, — с сожалением произнесла она.
— Зато его можно постирать, — утешительно напомнила Сана. — Бархат все-таки. Если доверить эту стирку достаточно неопытным рукам...
— Сама постираю! — возликовала принцесса.
— У тебя так плохо, как надо, не получится, деточка-ваше-высочество, — возразила Сана.
— Я постараюсь, — уверенно посулила принцесса. — Где зеркало?
Зеркало исправно явило лик принцессы, над которым возвышался пресловутый чепец. Плохо. Очень плохо. При всем своем ошеломляющем уродстве чепец все-таки не скрывал волосы полностью. Скверно. Иссиня-черные волосы при глазах цвета зеленого орехового меда могут и законченного дурня навести на мысль: «Вот эту бы девочку да приодеть как следует...» Почему-то на такое даже у дураков ума хватает. А надо, чтобы не хватило. Чтобы любой мужчина только и смог, что попятиться в ужасе.
— Впрочем... — Шеррин еще раз критически оглядела свое отражение и согласно кивнула самой себе. — Дело поправимое. Если пустить по краю рюшики и добавить кружавчиков...
— Деточка-ваше-высочество! — Сана приподняла брови движением презрительной красавицы. Брови у нее сохранились изумительные — тонкие, густые, с естественным надломом — и при взгляде на них Шеррин всякий раз охватывала грусть: судя по этим прекрасным бровям, Сана в молодости была чудо как хороша собой. — Надо говорить не «кружавчики», а «кружева». А еще принцесса...
— Если бы я имела в виду кружева, — рассеянно отозвалась Шеррин, пытаясь надвинуть бархатное ведро потуже на лоб, — я бы так и сказала. Но мне нужны именно кружавчики. Такие... ну... мерзопакостные.
Сана хихикнула.
— Ты права, девочка. Поищем. Если пустить именно кружавчики... здесь... — старуха слегка прищурилась. — И вот здесь... да, это любую изуродует. Особенно если розовенькие. Чуть-чуть не в тон.
Шеррин содрогнулась. Кружавчики, да еще розовенькие, «чуть-чуть» не в тон красному бархату... какая же Сана все-таки умница!
— А теперь платье, — напомнила Сана, вновь откидывая крышку сундука.
— Погоди, — решительно произнесла Шеррин: дивный излом бровей Саны навел ее на мысль — но если она хоть самую малость промедлит, ей может не хватить духу. — Платье ты покуда сама поищи — а мне дай пинцет. Я быстро.
— А сумеешь? — Похоже, Сана отлично поняла, что именно собирается сделать ее воспитанница, ее «деточка-ваше-высочество».
— Постараюсь, — уныло посулила Шеррин. — Мне ведь дальше придется делать это самой — так лучше я прямо сейчас и начну.
Удивительно, что могут сотворить с лицом выщипанные, а тем более общипанные брови. К тому моменту, когда Сана выискала в недрах сундука самое, по ее мнению, неподходящее платье, Шеррин в немом изумлении глядела на результат своих трудов. Реденькие бровки, кривоватые, одна короче другой, волосенки жалостно топорщатся...
Сана отложила платье, встала, подошла к принцессе, обняла ее и принялась гладить по голове.
— Надо будет их еще и высветлить, — глухо произнесла Шеррин. — Немного. Чтобы уж совсем противно получилось. И ресницы обкорнать.
— Детка моя... — Сана поцеловала принцессу в разгоряченный лоб. — Это же как приходится уродовать мою адейнскую розочку, чтоб от нее риэрнский лопух отказался!
— На то он и лопух, — хмыкнула принцесса. При одном только упоминании короля Иргитера все грустное настроение куда-то улетучилось — взамен явилась злость. — Где платье?
— Сначала подойник сними, — посоветовала Сана. — После напялишь.
Платье было роскошным. Когда-то. Когда Адейна могла считаться страной если и не богатой, то уж во всяком случае зажиточной. До того, как дед Шеррин из желания заграбастать побольше разрушил все. Плантации масличной розы приносили Адейне... ну, не золотые горы, но, по крайней мере, золотые холмики. А щедрая земля и ласковое солнце не оставляли голодными тех, кто возделывал хлеб, овощи, фрукты и виноград. Казалось бы, чего еще желать? Но нет! Зачем нам всякие там яблоки и прочая пшеница, если розовое масло — единственное в своем роде адейнское розовое масло! — приносит в казну куда больше? Долой виноградники! Прочь пашни! Всю, всю землю до последнего клочка пустить под розы — и грести деньги лопатой! Приказ короля!