Лакировка

Эти обрывки информации получило от его служащих ФБР, к которому воз­звали нью-йоркские агенты Скотленд-Ярда. Но большего оно не добилось. Служащие О'Брайена были обучены хранить тайны. Однако из других источников удалось ус­тановить, что почти в самом начале их дружбы леди Эшбрук перевела все свои аме­риканские ценные бумаги на имя О'Брайена. Так мило с ее стороны, заметил умуд­ренный годами и опытом высокопоставленный сотрудник ФБР, поспешить со своей лептой, чтобы спасти очень богатого человека от голодной смерти. Кроме того, как сообщила контора О'Брайена, одним из денежных дел, которые фирма вела по по­ручению частных лиц, он всегда занимался лично. По догадкам, капитал был не слишком большим — около двухсот тысяч долларов.

В сентябре твердо установленные факты тем и исчерпывались. В этой сделке бумаге не было доверено ни единого слова. Когда несколько позднее Брайерс рас­сказал Хамфри всю историю, как она представлялась полиции, Хамфри заметил, что старик О'Брайен, по-видимому, знал все правила соблюдения секретности. И было бы странно, если бы он их не знал, учитывая его кулуарную политическую деятель­ность. Исходя из этих известных фактов, полиция разработала несколько версий. Проверку выдержала простейшая. Пришлось предположить, что О'Брайен и леди Эшбрук полностью доверяли друг другу («Самая лучшая гарантия,— сказал Хам­фри,— если правильно выбрать человека»). Она передала ему основную часть своего капитала — сумму, по меркам О'Брайена несомненно ничтожную, поскольку, по оценке Скотленд-Ярда, все свелось к пятидесяти — шестидесяти тысячам фунтов. Сумма эта заметно уступала ожиданиям любителей считать чужие деньги, но тем не менее выглядела гораздо более правдоподобно, чем почти полное отсутствие капитала, ко­торое обнаружилось после смерти леди Эшбрук.

Они договорились, что О'Брайен будет через определенные сроки доставлять ей деньги в Англию. Ничего противозаконного или даже сомнительного О'Брайен не делал. Любой американский гражданин имел право приобрести любую сумму в ан­глийских деньгах, а затем передать ее кому угодно в Англии. Возможно, что диви­денды накапливались и их не объявляли ни в Америке, ни в Англии. Это так и ос­талось неясным. Люди, знавшие О'Брайена, считали более вероятным, что он сам уплачивал налог и даже пополнял капитал. Для него это были пустяки, а он любил оказывать услуги тайно.

Леди Эшбрук, бесспорно, уклонялась от уплаты подоходного налога. Без особо­го размаха, но, во всяком случае, настолько, насколько это было в ее возможностях. Кроме того — и, вероятно, это давало ей гораздо больше удовлетворения,— при таких условиях нельзя было взыскать налог на наследство. Как ни странно, людей очень заботит, что станется с их деньгами, когда их самих уже не будет в живых. Быть может, так они бросают еще один вызов собственной смертности.

Согласно этой версии все происходило крайне просто. О'Брайен привозил пач­ки банкнот сам или пересылал их в небольшом пакете. Чем проще, тем безопас­нее — еще одно правило секретных операций. Леди Эшбрук регулярно получала что- то около трех тысяч фунтов в год — по оценке полиции, но, конечно, сумма могла быть и заметно больше. Слагалась она из доходов от капитала, но пополнялась и за счет самого капитала, который постепенно уменьшался.

Конечно, так ли это было на самом деле, знать могли только они двое, но передача денег происходила, по-видимому, вполне гладко — до тех пор, пока они сохраняли здоровье и силы.

Брайерс, который непосредственно эту версию не разрабатывал,— во всяком случае, не так, как версию Лоузби и Сьюзен,— один ход сделал сам. И довольно неожиданный. Он попросил Тома Теркилла встретиться с ним. Произошло это почти сразу же после назначения Теркилла на министерский пост. Брайерс хотел узнать мнение человека, который считался непревзойденным знатоком всяческих финансо­вых махинаций, хотя на самом деле он надеялся извлечь какие-нибудь сведения о Сьюзен, которой все еще занимался.

Но он вытянул пустой номер. Теркилл принял его со всей экспансивной сер­дечностью политика, вознесенного на гребень волны. Не скупясь на громогласные шутки (полный подозрительности профессионал, зондирующий другого профессио­нала), Теркилл высказал предположение, что, может быть, на этот раз полиция его все-таки еще не заберет. Из-за убийства леди Эшбрук полиции грозят большие не­приятности, если они в ближайшее время кого-нибудь не арестуют.

— Пресса взялась за вас, Фрэнк. Мы все знаем, что это такое. Они мне горло перервут, если я им сразу же не предъявлю каких-нибудь результатов. Но не бес­покойтесь, это правительство продержится еще не один день!

В действительности же шуточки Теркилла, хвастовство, обращение по имени — все это было проникнуто вызывающей самоуверенностью, и мания преследования была заметно приглушена. Однако от разговора об убийстве, а также о своей дочери и ее замужестве он полностью уклонился.