Лагерная учительница

Палубин вспомнил, как раньше они любили пить чай перед сном и разговаривать.

— Если с тобой…

Ира задумалась на мгновение, потом зашевелилась, вылезла из-под одеяла. Она была в длинной ночной сорочке.

— Что-то Клавдии Михайловны не слыхать… Вечером совсем не выходила.

— Ты не заглядывала к ней?

— Я постучала — тихо! Не стала тревожить. Я стирала, думала, проснется — позовет… Но тишина жуткая. Еле тебя дождалась.

Ира надела халат, не снимая сорочки. Халат был короче, и сорочка торчала из-под него.

В коридоре остановились возле двери комнаты Клавдии Михайловны. Тихо и действительно жутко.

— Постучать? — шепотом спросил Роман.

— Может, не надо, спит…

— А вдруг… — испуганно взглянул Палубин на жену. Она поняла и съежилась.

Роман постучал и позвал:

— Клавдия Михална!

Тишина.

Постучал и позвал громче.

Снова тишина. Ира начала дрожать.

— Откроем? — взглянул на нее Роман.

— Я боюсь…

— Будь здесь, я сам, — ему тоже было жутко, но, кроме него, некому идти в комнату, и он надавил ладонью на дверь. Она заскрипела в тишине. Ира, дрожа, потянулась через его плечо, чтобы заглянуть в комнату.

— Уйди! — оглянулся и шепотом прикрикнул на нее Роман.

Приоткрыв дверь так, чтоб можно было войти, он перешагнул порог и в полутьме увидел старушку на кровати. Она лежала на спине под одеялом. Обе руки лежали сверху.

— Клавдия Михайловна! — позвал Роман.

Старушка молчала.

Палубин нащупал на стене выключатель. Клавдия Михайловна никак не отреагировала на ярко вспыхнувший свет. Лежала тихо. Лицо ее и руки на одеяле были одного бледно-желтого мертвого цвета. Роман выключил свет и вытеснил спиной пытавшуюся взглянуть на кровать Иру.

— Умерла? — Она сжимала халат у горла рукой и глядела на него.

— «Скорую» пойду вызову. — Телефон был на улице возле соседнего дома.

— И я… я боюсь…

— А Соня проснется? Сиди. Ступай к ней!

— И милицию вызови.

— Зачем? — Роман натягивал куртку. Говорили они шепотом.

— А как же… А если подумают, мы убили…

— Мы? — Роман остановился у двери.

— Из-за комнаты.

Роман посмотрел на Иру, осмысливая ее слова, и молча вышел, думая об услышанном. Действительно, комната старушки теперь могла достаться им. Но они еще не стояли на очереди на жилье в райисполкоме. Документы подали два месяца назад, но утверждения пока не было.

VI

Похороны Клавдии Михайловны состоялись через три дня, в субботу. Родственников у нее не было. Роман утром съездил к Егоркину, попросил помочь: хлопот много. У Ивана были в тот день земляки — зять Колька Хомяков и Петя Антошкин. Они тоже взялись помогать. Петя был старше всех по возрасту, поопытней, да и работа его позволяла отлучаться, и постепенно все заботы по организации похорон оказались на его плечах. Ребята были на подхвате, делали то, что говорил он. В день похорон к ним присоединились Маркин и Борис.

Гроб привезли к дому, поставили у подъезда на две табуретки, чтоб могли попрощаться с Клавдией Михайловной знавшие ее люди. Борис настаивал, чтоб из морга сразу везли на кладбище. Зачем, мол, время терять. Но Маркин и Антошкин не стали его слушать. Клавдия Михайловна всю жизнь прожила в этом доме. Многие ее знали, хотя последние лет восемь она только в теплые летние вечера выползала на улицу посидеть на скамейке. Теперь гроб стоял на солнце возле той самой скамейки. Около него с печальными лицами толпились старушки, глядели на подругу скорбными глазами, прощались. Пахло сосной, лесом. Еловые ветки разбросаны по мокрому тротуару, торчали из щелей деревянных бортов машины, ожидавшей неподалеку.

Вернувшись с кладбища, собрались на поминки в комнате Клавдии Михайловны. Еду готовили Ира с Галей и Таня Антошкина. На кладбище они не ездили. Утром, когда решили печь блины, оказалось, что никто из них не умеет замешивать тесто. Таня сказала, что Петя мастер этого дела. Позвали его.

На поминки пришли две грустные молчаливые старушки в черном. Как выяснилось, школьные подруги Клавдии Михайловны. Антошкин стал расспрашивать их об усопшей. Старушки, застенчивые от одинокой жизни, чувствовали себя неуютно среди незнакомых молодых людей, отвечали односложно: жила, работала, срок настал — на пенсию вышла. Одинокая почему? Не всегда была одинокая. Муж был, дети. Муж на войне пропал, а девочка в голод после войны зачахла. Замуж не вышла? Не видная была, да и мужа помнила — хороший был. И куковала одна… Хвалили ребят, что с честью похоронили Клавдию Михайловну, говорили, что зачтется им это. Жизнь такая, что на добро непременно добром откликнется, а на зло злом.

Поминали подругу они недолго. Ушли. Ребята поговорили еще о Клавдии Михайловне, об одиноких старухах: сколько их, брошенных, по деревням кукует, помянули усопшую еще раз и начали обычные для этого времени застольные разговоры. Маркин расспрашивал Антошкина о польской организации «Солидарность», откуда она взялась? Кто ей руководит и чего добивается? Он думал, что Петя, работая в издательстве, знает и то, что не печатают.

— Кто ей руководит и чего добивается, узнаем лет через десять, не раньше, — сказал Петя.