Лагерная учительница

— Как же мне часто заглядывать?.. Взгляни… Обижают меня твои люди, Лев Борисович! За мальчика держат…

Директор строго взглянул на Романа и вытянул очки из кармана. Стал читать. Палубин, чувствуя, как набухают капли пота на спине и на лбу и начинают, щекоча, ползти вниз, старательно вглядывался в чек через плечо Льва Борисовича, морщил лоб, страдая и думая, как хоть чуточку смягчить гнев директора. Только бы не выгнал с работы. Только бы не это. За столом тишина была. В зале два-три человека осталось. Покидали последние посетители. Шли мимо Романа, но он никого не видел.

— Ошибся! — прошептал он в тишине. — На три рубля ошибся!

Директор повернул к нему голову, взглянул хмуро через плечо и отложил чек.

— Я считал… меня отвлекли… Это нечаянно! — прошептал Палубин.

— Григорий Александрович, все мы под Богом… Он у нас человек новый. Первые шаги… Обслуживал-то он вас как?

— Ну, с этим-то у тебя поставлено хорошо, — заговорил Григорий Александрович, делая вид, что смягчается. — Школа твоя известная. По тому, как он элегантно работал, я думал — опытный, а ты говоришь — первые дни…

— Третий день самостоятельно, — обернулся к Роману директор.

— Четвертый, — хрипло поправил Роман.

— А раньше где был? — спросил у него Григорий Александрович.

— На заводе, — Палубин прокашлялся. — Слесарем-сборщиком…

— Правильно, Лев Борисович, нужно кадры укреплять рабочим классом! Это правильная политика… Извините, — повернулся Григорий Александрович к Роману, — я грешным делом заподозрил вас в нечестности… Сейчас вижу, не могли вы, не могли… Рабочая совесть не позволит…

Палубин вытер лицо платком. Было нестерпимо стыдно, но страх съежился, отступил. Как оправдание, вспомнилось, что Льву Борисовичу он тысячу выложил, чтоб взял на работу. А теперь директор слушает Григория Александровича с серьезным лицом, кивает, соглашаясь. Круглолицый парень сидел все время молча, наблюдал безучастно, закинув ногу на ногу. Костя Ореховский неподалеку убирал последние бокалы со стола, за которым сидела в одиночестве Ксюша, прислушиваясь. Григорий Александрович поднялся, вытащил бумажник. Денег он протянул значительно больше, чем в чеке. Роман начал считать, думая, вернуть лишнее, но Григорий Александрович остановил его:

— До свиданья, Роман. Нам с Львом Борисовичем парой слов перекинуться надо…

Палубин взглянул вопросительно на директора, который тоже поднялся со своего кресла.

— Ступай, ступай…

Палубин убирал столы с тревожным недоумением: за три рубля чуть скандал не устроил, а потом такая щедрость.

А Григорий Александрович сказал своему собеседнику, круглолицему парню, чтоб он подождал, улыбнулся Ксюше:

— Каштанка, милая! Не скучай, я сейчас! — и отошел со Львом Борисовичем к окну, спросил, имея в виду Романа: — Как он?

— Ничего, старательный…

— Вижу, деньги любит.

— А ты их не любишь?

Григорий Александрович засмеялся.

— Зачем он тебе? — спросил директор.

— Смазливенький… Леонид Семенович таких любит… Сведу! Как думаешь, не заупрямится?

— Попробуй… Его теперь при твоем появлении долго мандраж бить будет… Ты нарочно это? С трешкой?

— Ну да! — снова засмеялся Григорий Александрович. — Подумал, Леониду Семеновичу подойдет, деньги любит…

V

— Влип? — спросил Костя у Романа, когда они встретились в коридоре возле кухни.

Палубин хмуро кивнул. Неприятно стало, что Костя слышал.

— Как же ты так?

— Вроде солидный мужик… А он жмот оказался.

— Он не жмот! Это такой… такой… — Костя не стал уточнять, какой, по его мнению, Григорий Александрович. — Он в городском управлении торговли работает. Раньше директором мощного гастронома был… Большой человек! Кстати, давний друг Льва Борисовича… Ладно, потом поговорим. Приходи в кухню.

Роман сдал выручку. Осталась сумма солидная. Аванс на заводе меньше бывал. Но это благодаря щедрости Григория Александровича. «Может, он больше бы кинул, не влезь я с этим трояком!» — огорченно подумал Палубин.

Управившись с делами, официанты собрались за столом в кухне. Водки выставили. Лица у всех усталые. Набегались в табачном чаду. Выпили молча, закусили, разговорились.

— Макарыч, — с шутливым видом взглянул Костя на повара. — Не читал про свою сочинскую коллегу?

— Читал, — отозвался спокойный немногословный повар.

— Сильна! — восхищенно сказал Костя. — Малограмотная, а личного секретаря имела, двух домработниц, личного ветеринара для собачки. Одних золотых украшений на килограмм изъяли…

— А ты думаешь, у Макарыча меньше изымут? — засмеялся один из официантов.

— Не трепись, — буркнул повар.

— Это что, — проговорил другой официант, — я читал, что у одного начальника нашли тридцать четыре килограмма изделий из золота…

— Это только нашли, а сколько не нашли? — вставил Костя.

— …Три «Волги» было у человека, — продолжал рассказывать официант. — Всего изъяли на миллион двести тысяч рублей… Семьдесят четыре костюма было, сто сорок девять пар обуви…

— Ого! — удивился Костя. — На черта ему столько обуви? Мне десяти пар хватает…

— У тебя еще, наверное, миллиона нет… Будет — посмотрим!

— Ну нет, — говорил Костя. — Три «Волги»?.. Парочка «Жигулей» — понятно.

— Зачем парочку?