Лагерь

Дождь с утроенной силой забарабанил в стеклопакет. По стеклу наперегонки побежали извилистые ручейки. Они достигали предела рамы и растворялись друг в друге. На стекле вылуплялись прозрачные пупырышки и тут же спешили расстаться с прежней формой. Спешили устроить соревнование и первыми достигнуть финиша. И вновь ручейки перемешивались и сливались в реку, расплывающуюся вдоль ободка рамы. Необратимый и нескончаемый процесс. Процесс воспроизведения жизни. Раз за разом. Кому-то доведется достигнуть финиша раньше и почить в безымянной реке, разливающейся за гранями видимости живых. Кого из близких Анны Васильевны унесла безымянная река? Настя наблюдала за змейками воды на окне и поглядывала на ребят. Ребята хранили молчание, прикованные завораживающей магией простых узоров.

Анна Васильевна встала, пересекла кабинет широкими шагами и присела на подоконник. Теперь ребята вынужденно обозревали статную фигуру в костюме.

Фигура развернулась и тяжелым движением завесила черные, непроницаемые шторы. Комната погрузилась в тревожный полумрак. Стол, стулья, люстру и шкафы словно накрыли черной мантией. Матовой, бархатистой мантией. Лица и руки ребят смазались и утратили индивидуальность. Жанна выделялась за счет беспрестанного тиканья часиков. Тик. Тик. Тик… Леша — за счет характерного дыхания. Прерывистого и мягкого. Казалось, будто бархат мантии трепещет вместе с Лешиными вздохами. Справа — чудовищное затишье. Легко предположить: Антон невозмутим. В скулах сосредоточена железная выдержка.

Последнего не доставало Матвею. Он ёрзал на стуле, как на раскаленной сковородке и с клацаньем грыз ногти.

Анна Васильевна отдалилась от окна и заняла свободный стул рядом с Антоном.

— Я не могу вам приказать поделиться сокровенным — ее тайнами. Но я могу попросить вас. Пожалуйста. Вы очень поможете нам…

— Кому — нам? — хмуро спросил Леша. — Следствию?

— Тем, кто не был равнодушен к Олесе.

— Не говорите о ней в прошедшем времени, — с неодобрением предупредила Жанна. — Хорошо, — покладисто ответила директриса. И Жанна поверила ее кротости.

— У Олеси случились не лучшие времена, — по-свойски начала она. — Ссоры с родителями. Побеги из дому. Но я тоже могу понять Олесю. Заперли несчастную девочку на сто замков. Разве что караульную роту не наняли.

— Без причины? — удивилась Анна Васильевна.

— Олесе поставили какой-то заумный диагноз. Я особо не вникала. Психическое заболевание, при котором депрессивное состояние перемежается с маниями, и вот в периоды маний Олеся бредила самоубийством.

— Биполярное расстройство, — вмешался Леша. — Сначала мы не придавали особого значения ее обсуждению смерти.

— Почему?

— Она залипла на готику, это…

— Это такая субкультура, — поддакнула Жанна. — Ужасно неприкольная и старомодная фигня. Сейчас фанатов единицы. Люди слушают скукоту болотную, носят шипованные ошейники и одеваются, как в 18 веке, особенно на сходки.

— Какие сходки?

— У готов есть что-то типа ритуала, зависать на кладбищах. Вообще, тематика смерти доставляет этим ребятам невообразимое удовольствие. Черепа, скелеты, гробы. Поэтому Олеся ужасно страдает из-за своих предпочтений.

— Почему?

— Олеся глубоко верит в Бога, — включился в диалог Леша. — Напротив моей многоэтажки в Екатеринбурге построили церковь. Мама силками тащит меня ставить свечки, а Олеся бежит, нет, летит в храм.

— Когда ей стукнуло 16, ситуация круто изменилась, — перебила Жанна. — В Олесю словно бес вселился. Втемяшила, что конец предрешен и что надо отмаливать грехи. Хотя, какие там грехи. Олеська даже не целовалась ни разу.

Через Лешино тело словно пропустили заряд, и этот заряд передался Насте: ее тоже заколотило. Директриса вопросила из-под балдахина темноты:

— Олеся когда-нибудь совершала попытку уйти из жизни?

Жанна замялась и промямлила:

— Ну…Было дело…

— Подозреваю, это тесно связано с тем, что последние полгода она находилась на домашнем обучении? Как же Тамара Витальевна и Виктор Андреевич отпустили дочку в лагерь? — допрашивала директриса.

— Намечались явные улучшения. Врач сказал, общение будет полезно, а до этого тетя Тамара и дядя Витя отпускали Олеську только на рисование. Даже в церковь неохотно пускали. Не хотели, чтобы Олеська выросла блаженной и ушла в монастырь. А так… Просто вы мало пересекались с Олесиными родителями, Анна Васильевна. На людях они как из энциклопедии об идеальной семье, а на деле — деспоты.

— Вот как? Из чего состоял деспотизм Тамары Витальевны и Виктора Андреевича?

Жанна панибратски фыркнула.

— Ой, ну кому, как не вам судить о строгости. Запрещали все, на дискотеки не ходи, косметику не покупай, сигареты не кури, с мальчиками — только на пионерском расстоянии. Учись-учись, получай высшее на экономиста…Они сами что-то там с туристическим бизнесом связаны, хотя начинали с простых агентов. Думали, творчество — это придурь, а придурь надо выбивать серьезными делами. Короче, держали за жабры.

— А были прецеденты непослушания?