Лагерь

— Ну, нет! Ровно хожу. Ааа, погоди…Нет, я не Матвей Хромой. Я другой Матвей. Я вообще-то из другой деревни, Марья.

— Почем знаешь, как звать меня?

— Знавал я бездаря неумного, а он знавал тебя, по том и знаю, как звать, — растолковал Матвей, морщась от неуклюжего подражания.

— Кто таков?

— Ты его еще не знаешь.

— Чудной ты иль юродивый? — смотрела она недоверчиво, поправляя платок у нахмуренного лба. Матвей завел руку и поскреб вспотевший затылок. Да уж, задачка. Похоже, им не столковаться. Обычно, за вечерними свечами у зеркала Малина болтала либо о неурожае 1875-го, либо о бабке Агафье и ее малахольных козах с чересчур бодливыми рожками, либо о Лексеевых проделках за баней, и когда она разливалась мыслью о Лексее, Матвей спрашивал о чем-нибудь незначительном. Куда приятнее слушать о вредных животинках и пашенных неурядицах, чем о самовлюбленном щегле. Магда почти не задавала вопросов, за исключением одного. И как всегда, об Артемьеве. Любопытство Малины было в новинку, и Матвей отчаянно думал, как выпутаться из переплета, а потому тянул волынку, краснел, белел и нес околесицу.

— Я…эээ…не юродивый, я просто хотел сказать тебе, что мы встретимся…В будущем. И я хочу, чтобы ты хорошенько меня запомнила. Кстати, я принес подарок. — Он запустил руку под пуховик, вынул из кармана ключ с пластиковым брелоком 304 и вложил в остылую ладонь Малины. — Сложно объяснить. Через день-два сама найдешь нужную дверь. Только умоляю, не потеряй.

На этой ноте он нелепо улыбнулся и поклонился снова. Пора было улепетывать, чтобы вернуться хотя бы к обеду. Он частенько пропускал и «поверку», и завтрак, но не явившись ко второму приему пищи подряд, рисковал нарваться на мушку. Попасть под статью Устава и повторить опыт Артемьева — это перечеркнуть титанические усилия и потерять Магду навсегда.

Матвей кивнул на прощание и пошел спиной, против петель ветра, чтобы лучше видеть Малину. Та растерянно перебирала диковинку. Ворочала ключ то задом, то передом, то верхом, то низом. Матвей махал ей рукой, пока не свернул за амбар на безызвестном дворе и не вышел к берегу. На повестке свержение Лексея. Интересно, откуда он появится?

Его дом заметно выделялся из облезлой голи, побитой неурожайным мором и безденежьем. Матвей не стал мерзнуть у озера. Он сходу вычислил путь к двухэтажной постройке и пошел по заметенной тропке. Туда, откуда вошел в цикл.

Дорога была недолгой. Как ни странно, телефон сработал и насчитал 210 шагов до местного особняка. Вот только связь осталась в современности.

Парень перекурил у распахнутых ставень. Стрелка перешагнула за десять, а Лексей будто знал о скорой участи и отсиживался взаперти. Матвей даже постучал в окошко, чтоб уж наверняка выманить Лексея и растворить его в кисель. Но никто не шел. Волнение сдавило удавкой. Цикл закончится ровно, как золушкин бал. В 12 ночи. Завтра-послезавтра цикл будет рябить перебоями, и кто знает, удастся ли истребить Лексея до полуночи или придется застрять здесь на сутки и кантоваться в коровнике. На счастье, предвидимая ночевка не сбылась. Со ступенек спустился рослый парень в запахнутом кожухе. Весьма недурной, но глуповатой наружности. Матвей мстительно пригляделся к сопернику, и в голове вдруг промелькнуло «Чем я хуже него?». Он забыл о том, что вдалеке невидим и неосязаем. Слишком многое было на кону, чтобы бравировать сомнительными маневрами. Пробравшись вдоль выступающих бревен, он подобрался к полуторавековому клону Артемьева и с размаху врезал ему увесистую оплеуху.

На снегу растеклась темная, мелкая лужица, накрытая кожухом.

***

Матвей навис над останками Лексея. Горка овчины да черное пятнышко — вот и все, что сохранилось от человека, носимого семь поколений в памяти Магды. Проснулась робкая радость. Лексей мертв, по крайней мере, до января! Но горький жизненный опыт сдерживал рвущийся восторг. Так всегда выходило. Бурное очарование — и потом губительное разочарование. Матвей поддел кожух ботинком, вступил в пятно, глядящее мертвым глазом на палача, и удовлетворенно повозил подошвой по почерневшему снегу.

— Прощай, искуситель… — сказал он, и ликующий крик вырвался наружу. Невидим! Всемогущ! Свободен!

Он побежал к перелеску, мимо пресных тулупов, зипунов и полушубков, на лету сшибая картузы с крестьянских голов и заливая улицу чернеющими лужами. Он выбежал на безлюдную улицу, мощеную конским пометом, и перескакивая через мины, полетел на крыльях блаженства. Невидим! Всесилен! Свободен! На пути тут и там подворачивались неучтенцы и Матвей колотил их лихим кулаком и весело хохотал над их слабостью, и бежал-бежал-бежал…

Пока ноги не вынесли к известной ему прогалине, на которой покорно дожидался Антон.

— Я сделал это, — завопил Матвей, вцепляясь с размаху в пальто друга. — Я порешил его!

— А Малина? Ты видел ее?