Ладонь, расписанная хной

— Якшаюсь? Дурак, я здесь работаю, а не сплю со всеми направо и налево. Так вот, значит, кем ты меня считаешь? Грязная свинья! — кричит она во всем великолепии своего белого халата и розового неглиже. — Вижу, ты даже свою мать с собой притащил! — Она с отвращением качает головой. — Вечный маменькин сынок!

Намек более чем прозрачен. Я и так догадалась, что Лалит сделал мне предложение по настоянию родителей, которые не хотели, чтобы он женился на Бюстине. Может, они знали, что она позировала обнаженной?

— Я ее никуда не тащил! Она последовала за мной сюда, чтобы остановить… — Он бросает на мать умоляющий взгляд. — Прости, мама. Но я не могу… Я больше не могу жить без Лопи.

Мать Лалита замерла наподобие статуи.

— Но это… возмутительно… — Она с такой силой сжала собственные руки, что чудом их не сломала. Ее взгляд мечется между мной, его бывшей невестой, и Бюстиной, его бывшей девушкой, а потом поднимается к небу, требуя ответа от богов.

Лопи хитро улыбается, как человек, добившийся именно того, чего хотел.

— Но ты же помолвлен! — восклицает она. — Ты женишься на другой. Вот почему я уехала в Алибаг! Чтобы здесь жить! И теперь я здесь работаю.

Значит, таков был ее план. Она не отвечала на его звонки и сообщения, чтобы он сходил с ума от беспокойства и изводил себя от тоски. Бедный Лалит.

Я даже восхитилась этой девушкой, несмотря на ее коварство. Любой человек, обладающий достаточным характером, чтобы выдержать яростные нападки индийских старейшин, выйдя к ним в сексуальном крохотном наряде — а этот халатик едва прикрывал ее, скажем так, достоинства, — с уверенностью Суперженщины, в моих глазах уже достоин уважения. Мне даже почти жаль, что она вряд ли найдет мужчину с более крепким позвоночником, чем Лалит. Того, кто поддержит ее смелость, вместо того чтобы попытаться ее сломить. Я только надеюсь, что она никому не позволит этого сделать.

К тому же она не получила записку, отправленную ей пять минут назад.

— Эээ… Бюс…

Зоя, замолчи.

— Я хотела сказать, Лопи. Мы не… Я не выйду за него замуж.

— Ты не выйдешь за Лалита?! — Она с готовностью цепляется за произнесенные слова.

А потом смеривает горящим недоумевающим взглядом мои желтую юбку и простую белую футболку, узнавая меня. Отметив объем моей талии, Лопи как-то нехорошо усмехнулась. Ничего, посмотрим, как она себя поведет, когда Лалит захочет из нее что-нибудь слепить. Да, это даже будет весело. Он тоже не выйдет из этой борьбы без потерь. Но главное, я буду от них далеко! В целых восьми тысячах миль! Ура!

— Да, ты поняла меня правильно. Я отказываюсь выходить за него замуж. — С каждым разом у меня получается все лучше и лучше.

Кажется, она готова броситься ему на шею, как героиня старых фильмов. Она с трудом сдерживается, но я уже заметила, как ее буфера стали разворачиваться в его направлении. Она бросает мне в руки пакет с брауни в качестве утешительного приза, словно служанке:

— Вот, держи, это, кажется, твое.

Все это время она не сводит взгляда с Лалита.

Я ловлю пакет, радуясь, что там что-то осталось. Всего два печенья? Черт. Они с Шейлой… хорошо поживились.

С Таней случился небольшой приступ паники. Она наконец поняла, что проиграла не мне, а Бюстине, несмотря на всю свою сексуальность, несколько… вульгарной и дешевой. Для моей утонченной кузины это равносильно поражению перед Дональдом Трампом: нечто невозможное, тем не менее случившееся. Теперь всю оставшуюся жизнь она будет вспоминать об этом, анализировать и повторять с неиссякаемым недоумением: как такое могло произойти?! Как мог мужчина выбрать себе в супруги кого-то настолько вульгарного, отвергнув стильную и утонченную натуру вроде нее?

— Прекрасные брауни! — восклицает тетушка, хватает еще одно печенье и съедает его целиком. — Я не ела сами знаете что с тех пор, как мне было двадцать!

Шейла Бу, любительница конопли и работы с обнаженной натурой.

— Шейла! — рявкает дядюшка Балли, как канонирский залп. — Прекрати немедленно! — Он хватает ее за пухлую руку, чтобы потащить за собой, как на прицепе.

— Прекратить что? Прекратить изображать из себя то, что ты хочешь увидеть? Или прекратить быть собой?

Ой-ой.

— Мне нет дела до твоих «поисков себя», это все чушь. Ты больше не будешь рисовать. Я этого не допущу. — Он произнес «рисовать» так, словно сдерживал рвоту. — Все, я так решил.

— Надо же, ты решил! — Она медленно поворачивается к нему, стараясь встать так, чтобы все ее тело смотрело прямо на него. — И что же ты сделаешь? Снова сожжешь все мои рисунки?

Каждое ее слово — молния, каждый взгляд — острый нож. Она не отводит глаз от лица дядюшки Балли, словно призывая его сделать следующий шаг. Но он стоит, не двигаясь, почти не дыша, распахнув крохотные глаза и плотно сжав губы. Она разговаривает сквозь сжатые челюсти, привыкшие годами сдерживать все внутри и ни слова не выпускать наружу.

— Иди ты в задницу, Балли Арора!