Ладога, Ладога...

Начальник эвакопункта, воспитательница и Петя стали укутывать малышей, завязывать им шапки, платки, выводить из клуба.

— А я никуда не хочу, я лежать хочу, — сказал тихий темноволосый мальчик с запавшими щеками и взглядом старика.

— На Большой Земле отлежишься. — Петя поднял его с дивана и понес к машине.

В кузов постелили брезент, воспитательница усаживала детей плотно — одного к одному.

— Тесней, тесней. Спать нельзя, — внушала она детям. — Толкайте друг друга, шевелитесь… Следите, чтобы никто не уснул, — попросила она Петю.

И в это время к машине подбежал запыхавшийся Чумаков. У него в руках был объемистый сундучок, заветный, добротно сработанный солдатский сундучок. Он швырнул его на доски кузова и стал вынимать сухари, сахар, сгущенку, даже плитку шоколада.

— Что, пришел черный день? — поймав его взгляд, спросил Петя.

— Чернее не бывает! — качнул головой Чумаков. — Кушайте, ребятки. На, пацан, на, девочка. — Он совал детям сахар, сухари, и руки его дрожали.

— Зачем вы дезорганизуете посадку? — огорченно сказала воспитательница. — Они ведь только что поели, а обедать будут на том берегу.

Но дети наперебой тянулись за едой, их глаза умоляли.

— Мне, дядя, пожалуйста, мне!

— Помногу не давайте, для них это смертельно! — предупредил начальник эвакопункта.

И хоть дети плакали и просили, Чумакову пришлось захлопнуть сундучок. Он передал его начальнику эвакопункта:

— Возьмите, другим отдадите. Поехали.

Воспитательница посадила в кабину к Пете светленькую пятилетнюю девочку и темноволосого мальчика со взглядом старика — они были совсем слабы.

— Пусть они здесь едут.

— Тогда я наверх! — сказал Чумаков.

— Лучше вы их поддерживайте, а то они… — попросила воспитательница и усадила девочку Чумакову на колени.

А сама села в другую машину.

Петя тронулся с места.

Дверцы кабины были привязаны веревочками, чтобы в случае аварии было легче выпрыгнуть. Машина спустилась на лед.

Тут холодный ветер сек сильней. Девочка дремала на коленях у Чумакова, а мальчик, сидевший между Чумаковым и Петей, откинулся на спинку и смотрел перед собой сосредоточенными недетскими глазами.

— Тебя как зовут? — негромко спросил Чумаков.

— Константин Иванович Семенов, — привычно и без всякого интереса ответил мальчик.

— А лет тебе?

— Шесть — седьмой.

— Папа у тебя кто?

— Папа солдат.

— А мама?

— Мама умерла.

— А сестры, братья есть?

— Сестра Катя умерла, и тетя Зина умерла, и бабушка Соня умерла, — спокойно сказал мальчик. — Я тоже скоро умру.

— Кто тебе сказал?!

— Доктор. Если в течение трех месяцев не умру, тогда не умру.

Чумаков молчал, потом попросил Петю:

— Останови, посмотрю, как там.

Он выпрыгнул на снег, Петя слышал скрип его шагов, потом скрип досок кузова и голос:

— Ну что вы притихли, как мышата, пошевелитесь хоть! Ну, ну, потопайте ножками! — Он появился у дверцы кабины без полушубка, в ватнике, коротко сказал Сапожникову: — Давай свой полушубок!

Петя без слов снял полушубок и тоже остался в ватнике, Чумаков исчез и вернулся еще с двумя детьми. Сел. сказал Пете хрипло:

— Нажми-ка! — И умостив всех четверых, одного прикрыл полон ватника, другому стал отогревать руки дыханием.

Петя гнал машину навстречу колющему ветру. Чумаков, прижимая детей к себе, говорил:

— Приедете в теплую-теплую Среднюю Азию, а там дыни с корзину, арбузы с колесо, в арыках вода, как в ванне. Скинете пальто — и на песок, загорать. Стой! — попросил он Петю, выскочил из кабины.

Петя слышал сквозь порывы ветра его голос:

— Ну, потерпите еще немножко!

Чумаков вернулся в одной гимнастерке и еще с маленькой девочкой, лицо его сморщилось от стужи.

— Ватник скидывай! Три километра дотянем! И ушанку давай!

Поехали. Чумаков тормошил вновь посаженную:

— Скажи что-нибудь! Ну не молчи! Ну… как тебя зовут?

— Хлебуска… — с трудом разомкнув губы, сказала остроносая с глазами-бусинками девочка.

Уже виден был восточный берег и кресты Кобонской церкви, как вдруг мотор чихнул и заглох. Полуторка проехала несколько метров и остановилась.

— Черт, что такое?

Выскочили из кабины. В гимнастерках на ветру их обожгло морозом. Едущие вместе с ними две другие машины были далеко впереди.

Петя поднял капот.

— Что у тебя за машина! — в сердцах сказал Чумаков. — Свечи… Контакта нет! Отвертку! — приказал Пете и оглянулся на молчавший кузов. — Сейчас, дети, поедем!

Там едва слышно пошевелились.

Петя подал отвертку. Чумаков лихорадочно орудовал стынущими пальцами, крикнул:

— Заводи!

Мотор не заводился.

— Шланг продуй!

Петя поднес к губам резиновый шланг бензоподачи, отвернувшись от пронизывающего ветра, продул. Чумаков сел в кабину и безуспешно пытался завести мотор стартером.

— А ну, ручкой крутани!

Петя изо всех сил крутил ручку, пар валил изо рта — мотор молчал.

Чумаков спрыгнул на снег. Оглянулся — пусто вокруг на озере, ни одной машины не видно, только ветер метет снег.

— Пристыл мотор, греть надо!

Петя понял сразу. Насадил на заводную ручку свои толстые рукавицы, полил их из шланга бензином.

— Давай! — торопил Чумаков, присев на корточки. — Мертвых привезем!

Петя зажег рукавицы, обмотал конец ручки подолом гимнастерки.

Чумаков, пригнувшись, командовал: