Ладога, Ладога...

— Уж не из будущих. Я из бывших — курсисток, были такие вредные женщины, их еще нигилистками звали. — Она достала из старинной шкатулки серебристую нитку бус и протянула Барочкину смущенно. — Вы меня сегодня… растрогали, и я хочу сделать вам подарок. Это не плата, не подумайте. Просто вряд ли мне этот предмет когда-нибудь пригодится.

— Зачем так?! — поняв, о чем она думает, качнул головой Барочкин и решительно направился к двери. — Будьте здоровы!

…Этажом ниже на его стук из двери выглянула Зинаида. Ее живые глаза радостно блеснули из-под платка:

— Коля, вот не. ждала!

Она ввела его в свою комнату. Комнатка была скромная: стол, зеркало, постель. Барочкин подошел к столу и стал выкладывать из карманов: кусок сала в тряпочке, баночку меда, несколько яичек.

— Это откуда? — Она, не веря, взирала на это богатство. — Где же такое есть?

— За Ладогой.

— Получается, сегодня у меня праздник.

— И дальше получится, — пообещал Барочкин. — Я теперь часто в городе буду. Наряд получил — прямо в Питер войскам довольствие возить.

— Не знаю, как и благодарить, — потупилась Зинаида.

Он смотрел на ее милое лицо, вьющиеся на висках волосы.

— А я для себя стараюсь. — И шутливо подмигнул: — Хочу после войны в Ленинграде постоянную прописку иметь.

Зинаида быстро взглянула на него исподлобья. Он вынимал из кармана вязку сушеных грибов, и вдруг вместе с ней вытащилась серебристая нитка бус. Ои с досадой смотрел на бусы — все-таки Аделаида ухитрилась незаметно сунуть их ему в карман.

— А это что?

— А это… тебе. — И, внезапно перейдя на «ты», он шагнул к ней близко и бережно одел бусы ей на шею.

Их глаза встретились. Она тихо засмеялась. Подошла к зеркалу.

— Это же настоящий жемчуг. Ему цепы нет. Нет, Коля, вы оставьте. До воины это же было целое состояние…

— То до войны, — сказал Барочкин небрежно. — А сейчас ничему цены нет, кроме… — И, не договорив, вытащил из-за пазухи и положил на стол кусок черного хлеба.

На рассвете туманный ладожский берег разбудили выстрелы.

Шоферы, спавшие в землянках после тяжелых ночных рейсов — большинство не раздеваясь, вскочили. Петя Сапожников схватился за карабин.

Слышались возгласы:

— Что такое?!

— Немцы?!

— В ружье!

Выбегали на снег, оглядывались, щелкая затворами. В тумане то тут, то там звучали выстрелы, какие-то крики. Совсем рядом, у штабной избы. Разбуженные люди растерянно поворачивались, держа карабины наизготовку.

Навстречу им, проваливаясь по колено в снег, бежал помкомвзвода Чумаков. Кричал на бегу:

— Вверх оружие! Вверх! — Добежал, скомандовал: — Рота, слушай мою команду! Пли!

Залп ударил в воздух. Солдаты смотрели на Чумакова, недоумевая. А он сказал:

— Мерецков Тихвин взял!

Мороз был такой, что от радиаторов машин, двигающихся одна за другой по ледовой трассе, поднимался белый туман.

Петя Сапожников вел полуторку быстро, то и дело гудя и обгоняя другие медленно ползущие машины.

— И куда торопится — к богу в рай? — сердито удивился мерзнувший на дороге регулировщик.

Впереди, на обочине, забелела палатка медпункта, обнесенная с трех сторон стеной из снежных кирпичей, заслонивших ее от ладожских лютых ветров. Петя свернул к палатке.

— С наступающим! — громко сказал он, входя и привыкая к полумраку.

В палатке горела печка, на ней стояла большая кастрюля. Возле печки сидели пожилые санитары, Надежда, а рядом с нем незнакомый Пете лейтенант, лобастый, с непослушной шевелюрой. Это был метеоролог дороги, он расположился здесь по-домашнему, сняв шапку и распахнув шинель, видно, был в медпункте свои человек.

— А, обмороженный, — узнав Петю, кивнул ему один из санитаров.

Петя шагнул к печке:

— Надя, это вам… новогодний подарок с Большой Земли. — И достал из-за пазухи несколько морковок, связанных вместе с парой свеколок и репок. — Букет образца сорок первого года… — И улыбнулся.

Надежда повернулась от печурки, и ее молодое лицо в отблесках огня было удивленным и неприветливым.

— Как говорится, «не домой, не па суп», — смешавшись, проговорил Петя.

Казалось, Надежда сейчас откажется и ответ ее будет резким.

Но тут вмешался метеоролог:

— Почему не на суп? — И взял у Пети «букет». — У нас тут как раз мировой суп намечается, — он пошевелил ложкой в закипавшей кастрюле. — Моя тушонка, ваши овощи, а у Нади самая вкусная вода на всей Ладоге! — И передал овощи санитарам. — Присаживайтесь…

Петя покачал головой:

— Нет, мне ехать надо. — И сказал, обращаясь к Наде: — Надя, я просто забежал вас поздравить и пожелать в новом году…

Надя быстро взглянула на него:

— У меня одно желание: не обмораживайтесь, пожалуйста, больше…

— Ладно, — кивнул Петя.

— Чтоб я вас пореже видела…

Петя посмотрел ей прямо в глаза:

— А вот это не получится… нравится вам это или нет… и вашим лейтенантам! — И, повернувшись, вышел из палатки.

У печурки наступило молчание. Потом метеоролог усмехнулся:

— Решительный молодой человек.

— Да не обращайте внимания… — передернула плечами Надя.

— Ну, напрасно вы так, сестра. По моему, этот запальчивый водитель объяснился вам в любви.

Надя удивленно вскинула на него глаза.