Лабух

Позавчера с новым паспортом Амед отправил Феликса в Киев. Тот решил выбираться через Украину. Амед едва уломал его поехать: Феликс хотел до отъезда шоу Ли — Ли посмотреть. Загримироваться, бороду приклеить… Совсем очумел. Ли — Ли создает вокруг себя зону очумелости.

Я спросил у Ли — Ли про Феликса: «Как ты думаешь, почему он приехал?» И Ли — Ли ответила: «Ты уже забыл, что есть такая вещь, как пристойность».

Если есть, то где она?.. Феликс увез?

Уже все в нашей компании, кроме детей и Нины, растерянно понимали, что ожидать некого и можно расходиться, но не расходились… Нина — святая душа, зачем только я с ней развелся? — послала за Ли — Ли Камилу… та вернулась с Полем.

— А где Ли — Ли? — спросил Поль. — Я ищу, ищу…

Засранец.

— Давайте за Поля выпьем, — предложил Роберт. — Ты супер, Поль!

Выпили за Поля… Тот мне улыбнулся, прикрывшись пушистыми ресницами.

— Как вам ваша «My Insomnia, my Sleeplessness»?.. Я же говорил, что я не ангел, а дьявол, а вы не верили.

Дуэтом с Ли — Ли в купальнике Поль пропел песню, слизанную мною у Джаггера, в костюме дьявола… У которого не бессонница, а просто он никогда не спит. Искушает и совращает… Оголяет все, как есть.

Песня прошла под овации.

— Это не моя песня.

И я с каким–то педиком малолетним еще разговариваю…

— Твоя лучше, — пожалел меня Роберт.

— Лебединая, — не пожалела Камила. — Ли — Ли ушла, вахтер сказал. Так что все свободны.

— Как ушла? — не поняла Нина. — А мы?..

Мы с Ниной сына хотели… И если бы Камила у нас сыном, а не дочкой родилась, так все было бы иначе. Сын с Ли — Ли меня бы не познакомил.

— А мы за Ли — Ли выпьем!.. — попробовал сделать вид, будто ничего не случилось, Амед. И подбросил под потолок охапку цветов. — Чтобы жизнь цветами засыпала!..

Засыпанные цветами, выпили за Ли — Ли без нее… Когда расходились, Зоя посмотрела на меня победно.

— Пошли… — предложил на улице Ростик. — Крабича можем позвать… Нарежемся втроем, как когда–то.

— У тебя же голова…

— Нет у нас голов, — сказал Ростик. — Задницы у нас, за которые дрожим.

Мы уже залезли задницами в такси, когда подбежал Амед:

— Роман Константинович!..

Я вылез…

— Не сказал раньше, чтобы настроение не испортить… И Ли — Ли не говорить просила…

— Говори, не испортишь…

— Феликс Андреевич пропал.

Еще и это ко всему…

— Он же в Киев поехал.

— Не доехал. Здесь я проводил, там мои люди встречать пришли, а его нет в вагоне. По дороге арестовали, думаю…

Ну а мне, лабуху, что думать?.. Если Ли — Ли не говорить просила и с Шигуцким сбежала, а перед этим — в сумке у нее фотоснимок, на котором я в обнимку с Феликсом…

XVIII

Я трахал Ли — Ли, поставив раком, меня в задницу драл Потапейко, Потапейко — дружок его Петр Зиновьевич, Петра Зиновьевича — Красевич, Красевича — подполковник Панок, подполковника Панка — Шигуцкий… и в этом трахальном хороводе, стоя один за другим, драли друг друга еще сотни и сотни, тысячи и тысячи людей… брат–мильтон и Ростик, бомжи и Амед, палатный доктор Иосиф Данилович и покойник Адам Захарович, Поль и Алик, Максим Аркадьевич и профессор Румас, Феликс и кто там еще — не узнать, и сколько еще — не сосчитать, и всех сквозь всех, и меня сквозь задницы Шигуцкого, Панка, Красевича, Потапейко, и Ли — Ли сквозь меня трахал президент — такая вот у него была елда! Мы все были нанизаны на нее, как на шампур, последней крутилась на самом конце Ли — Ли, и невыносимо разило сырым мясом с экскрементами, и дети Амеда бегали, посыпая всех приправами: «Специй, специй нужно не жалеть!..»

«А ты думал соскользнуть!.. — глаза закатывая и блестя белками, кричал президент Феликсу. — Давай посыпай его, татарва! А то смердит по–американски!..»

Он так кайфовал, что имеет всех через каждого в одну дырку — у него рот перекашивался, и слюна текла от кайфа…

Я проснулся, блеванув на постель, захлебываясь в рвоте…

«Ты что?! — вскочила рядом какая–то женщина, я не видел в темноте, какая, не знал, кто она, где я с ней?.. — Пьянтос! свинья! урод! паскуда!»

Она включила свет, по ней, совершенно голой, стекала, скользко тянулась моя рвота, она сбивала, сбрасывала ее на меня, на кровать, что–то не в ней самой, а в голосе ее, у меня и пьяного абсолютный слух, показалось знакомым, но откуда?.. «Да вставай, скотина!..»

Ухватившись за край простыни, она свалила меня с кровати, за волосы потащила в туалет, я полз за ней на карачках, доташнивал, и меня все еще драли, трахали в отставленную задницу Шигуцкий, Панок, Красевич, Потапейко, сквозь всех — президент, и передо мной была чья–то задница, классная задница, но не задница Ли — Ли, тогда чья?..

«Отрыгайся!..»

Она головой сунула меня в унитаз, забралась в ванну и стала обмываться. «Ты композитор блядский!.. Лабух засранный!..» Желудок судорожно извергал из меня последнюю рвоту — уже только слизь и жижу…

«Ну что?.. В ванну залазь, козел ёбанный!..»

Козел я ёбанный… я ёбанный козел…

Когда запел душ, стало чуть легче, но стоять я не мог, сидел под душем и ничего про себя не помнил, кроме того, что я свинья, урод, паскуда, лабух засранный и козел ёбанный…