Лабиринт призраков

Валентина жила одна в мансарде на улице Провенса. Из окон открывался вид на всю Барселону, но я редко любовался им, предпочитая смотреть на Валентину во всевозможных вариациях наготы, стремясь сделать ее наиболее полной. Мать Валентины родилась в Голландии, отец был известным адвокатом, фамилию которого слышал даже я. После смерти мужа мать решила вернуться на родину, а Валентина, уже достигшая совершеннолетия, предпочла остаться в Барселоне. Она владела пятью языками и работала в адвокатской конторе, основанной отцом, занимаясь переводом запросов и документов по миллионным тяжбам между крупными предприятиями и аристократическими семействами, располагавшими собственной ложей в «Лисео». Однажды я спросил, чем ей больше всего хотелось бы заниматься. Она посмотрела тем особенным взглядом, который всегда меня обезоруживал, и ответила: «Путешествовать».

Валентина стала первым человеком, кому я позволил прочитать свои скромные пробы пера. Она имела склонность приберегать ласку и пылкие проявления нежности для более прозаической стороны наших отношений. Когда же от нее требовалось высказать мнение о моих первых литературных шалостях, обычно замечала, что от Каракса мне досталось только имя. В глубине души я был с ней согласен и не обижался. Мне казалось, что никто на свете не поймет лучше нее замысел, который я вынашивал много лет, и однажды, почувствовав в себе силы с достоинством снести оплеухи, рассказал Валентине о том, что́ намеревался сделать, как только мне исполнится восемнадцать.

– Надеюсь, ты не попросишь меня выйти за тебя замуж, – произнесла она.

Полагаю, мне не помешало бы научиться точнее истолковывать знамения, посылаемые судьбой, поскольку все кульминационные сцены в наших отношениях с Валентиной начинались с дождя, обращавшего в бегство с улицы или барабанившего в стекла. И тот эпизод не стал исключением.

– В чем же состоит твой замысел? – наконец соизволила она спросить.

– Написать историю своей семьи.

Мы провели вместе почти год, если череду вечеров в постели на мансарде Валентины среди облаков можно назвать «были вместе». И зная каждый сантиметр ее кожи наизусть, я далеко не всегда угадывал смысл ее молчания.

– И что дальше? – спросила она.

– Тебе недостаточно?

– У всех есть семья. И у каждой семьи своя история.

С Валентиной приходилось держаться в тонусе. О чем бы ни шла речь. Она повернулась, и вот таким манером, обращаясь к ее изящной обнаженной спине, я впервые вслух изложил мысли, годами не дававшие мне покоя. Блестящего представления не получилось, но мне было необходимо, чтобы Валентина выслушала меня и отдала должное замыслу.

Я знал с чего нужно начинать: с заглавия. Много лет я носил с собой чистую тетрадку. Обложку украшала вычурная надпись:

Кладбище Забытых Книг

Роман в четырех томах

Хулиана Семпере

Однажды я сидел с авторучкой наперевес, молча созерцая первую страницу тетради, девственно-чистую. В таком положении меня застал Фермин. Изучив заголовок, он фыркнул, как лошадь, и патетически произнес:

– Несчастье ждет тех, чьи мечты писаны пером на бумаге, поскольку они обречены пройти через чистилище разочарований и крушение иллюзий!

– Прошу прощения, не соизволит ли ваша милость перевести на родной язык столь цветистое изречение? – осведомился я.

– Наверное, глупость настраивает меня на пророческий лад, – проворчал Фермин. – Вы словно какой-нибудь виршеплет. Тяготеете к семантике.

Я прикинул, что сей magnum opus[82], плод воспаленного юношеского воображения, получится толстенным и увесистым и потянет килограммов этак на пятнадцать. По моему замыслу текст надлежало разделить на четыре взаимосвязанные части, которые послужат входом в лабиринт повествования. Постепенно погружаясь в атмосферу романа, читатель начнет понимать, что фабула строится по принципу русской матрешки, когда каждый сюжет и персонаж словно вложен в другой, и так до бесконечности.

– Напоминает инструкцию для сборки электрического поезда.

Моя милая Валентина смотрела на вещи весьма буднично.

– Нечто общее с конструктором действительно есть, – признал я.

Я беззастенчиво навязывал ей свою выстраданную декларацию о намерениях, поскольку сочинял ее целых шестнадцать лет, буква за буквой. Был твердо уверен, что, составив подробный план, выполню половину работы. И меня нисколько не смущало, что я нахально скопировал композицию «Тени ветра», романа, подаренного Валентине в день нашего знакомства.

– Разве Каракс не попробовал применить тот же трюк раньше тебя? – спросила она.

– Все в жизни кем-то было сделано раньше, по крайней мере, все стоящее, – заявил я. – Фокус в том, чтобы попытаться сделать это чуть лучше.

– И тут с юношеской скромностью на сцену выступаешь ты.

Привыкнув к ушатам холодной воды, которыми окатывал меня обожаемый айсберг, я продолжал излагать свой замысел с решимостью солдата, с криком выскочившего из окопа и ринувшегося в атаку на пулеметы.