Моя простодушная настойчивость, с какой я упрашивала Вальса смилостивиться, обернулась против нас. Он оставался безразличен и глух к моим мольбам о снисхождении к пленнику, сколько бы я ни льстила, ни унижалась, ни притворялась, будто боюсь и уважаю его. Я лишь подбрасывала дрова в топку, разжигая огонь ненависти. Теперь вынуждена признать, что моя попытка помочь Давиду в результате погубила его.
Я поняла это слишком поздно. Вальсу надоела служба, затянувшееся ожидание славы, он сам себе надоел и скрашивал время фантазиями. В том числе вообразил, будто влюблен в меня. Мне хотелось верить, что Вальс способен проявить великодушие, если внушить ему, что его фантазии осуществимы. Но и я тоже ему наскучила. В отчаянии я пригрозила Вальсу разоблачением, пообещав рассказать всем о его бездарности и подлой сущности. Он посмеялся надо мной, решив наказать меня, чтобы ранить Давида, нанести ему сокрушительный удар.
Примерно полторы недели назад Вальс назначил мне встречу в кафе “Опера” на Рамбла. Я отправилась в кафе, никому не сказав ни слова, даже мужу. Была уверена, что мне предоставляется последний шанс. Однако я проиграла. Вечером почувствовала себя нехорошо. Под утро меня начало тошнить. В зеркале я увидела, что белки глаз у меня пожелтели, а на шее и груди ожерельем выступили пятна. На рассвете меня уже рвало кровью. А потом возникла боль, пронзительная боль, будто лезвие ножа вспарывало внутренности, и она только усиливалась. Меня лихорадило, и я была не в состоянии удержать в себе еду и питье. Волосы стали выпадать прядями. Мышцы тела напряглись, как канаты, исторгая у меня крик боли. Кровь сочилась сквозь кожу, из глаз, изо рта.
Врачи и больницы оказались бессильны помочь мне. Хуан думал, что я подхватила какую-то болезнь и есть надежда на выздоровление. Он не мог представить, что потеряет меня, а я не хотела смириться с мыслью, что оставлю их одних, его и Даниэля. Я подвела сына, поддавшись страстному желанию спасти того, кого считала самой большой любовью в своей жизни, и пренебрегая долгом.