Лабиринт призраков

Узнав, что Давида Мартина поместили в тюрьму Модело, Вальс ходатайствовал о его переводе в крепость Монтжуик и не успокоился, пока не увидел за решеткой одной из своих камер. У моего мужа Хуана был знакомый адвокат, постоянный покупатель нашего книжного магазина, молодой человек Фернандо Брианс. Я отправилась к нему на консультацию, чтобы узнать, можно ли что-нибудь сделать и помочь Давиду. У нас с мужем почти не было сбережений, и Брианс – хороший человек, ставший мне надежным другом в то нелегкое время, – согласился работать бесплатно. Брианс располагал кое-какими связями в крепости Монтжуик, в частности он нередко обращался за сведениями к одному из тюремщиков. Удалось выяснить, что Вальс сделал определенную ставку на Давида. Вальс читал его романы и, хотя не уставал обзывать “худшим писателем в мире”, попытался заставить Давида вместо него написать или переделать рукопись, которую намеревался издать под своим именем. Вальс надеялся прославиться как писатель, употребив свое новое положение и влияние в государственной системе. Могу представить, что́ ответил ему Давид.

Брианс перепробовал все средства, однако Давиду предъявляли слишком тяжкие обвинения. Оставался единственный путь – воззвать к милосердию Вальса, чтобы с узником в крепости обращались помягче, не подвергая тем ужасам, о каких ходили легенды. Не послушав советов Брианса, я пришла на аудиенцию к Вальсу. Теперь понимаю, что совершила чудовищную ошибку. И совершив ее, я превратилась в предмет его вожделения, хотя произошло это лишь потому, что он увидел во мне собственность ненавистного Давида Мартина, которую тоже можно отнять.

Не отставая от других чиновников, занимавших сходные должности, Вальс быстро научился спекулировать на чувствах и страхах родственников арестантов, находившихся в его власти. Брианс не раз предупреждал меня. Хуан смотрел неодобрительно на визиты в крепость к Вальсу, догадываясь, что моя преданность Давиду и наши отношения выходят далеко за рамки обычной дружбы. “Подумай о сыне”, – говорил он. И Хуан был прав, но я вела себя эгоистично. Я не могла бросить Давида в том страшном месте, имея шанс помочь ему. О гордости речь уже не шла. Невозможно выжить в гражданскую войну, сохранив хотя бы толику гордости, достойную упоминания. Мое главное заблуждение состояло в том, что я неверно оценила намерения Вальса. Он не стремился ни обладать мной, ни унизить меня. Вальс хотел меня уничтожить, сообразив, что только так можно сломать Давида и причинить ему настоящую боль.