Лабиринт Медузы

Странная. В этом месте очень много странного и удивительного, начиная от историй и заканчивая островом Медузы. Но Ника круче и загадочнее. И несчастнее… Можно сколько угодно рассуждать про социальное равенство, но здесь, в стенах роскошной виллы, рассуждения эти кажутся смешными. И болезненными. По крайней мере, для одного человека.

Не оттого ли она затаилась? Как ящерка впала в анабиоз, чтобы пережить смутные времена? Ей ведь придется их пережить, а потом как-то жить дальше. Выживать! Для такой, как Ника, жизнь ежедневно оборачивается выживанием. Но ведь кое-что можно исправить. Достаточно поговорить с отцом. Или с мамой, если отец вдруг заупрямится. У мамы к нему особый подход. И слово ее значит очень много. Маме отец не откажет никогда.

Но это потом. А сейчас Нику нужно увести отсюда как можно быстрее. Пока ей не сделали больно, пока она сама не наделала глупостей. Отчего-то Иван был уверен, что она способна на отчаянные поступки. На очень отчаянные поступки. Может, потому и за руку он ее держал крепко, до боли. Чтобы не вырвалась.

Из дома они вышли без происшествий. Ника шла уверенно, словно внезапно прозрела. Было бы здорово, но чудес не случается. Наверное, это Ариадна нашептывает ей на ухо правильный маршрут. Ну и его крепкое плечо успокаивает. Как же без этого? Должно же ее хоть что-нибудь успокаивать.

Он заговорил с ней, когда и дом, и его обитатели остались далеко позади.

– Ну что? – Чтобы задать этот вопрос, пришлось остановиться самому и придержать Нику. Ника все куда-то рвалась. Хотелось сказать, куда глаза глядят, но они ведь знают правду…

– Что? – Она не отводила взгляд, и синевы в ее глазах по-прежнему было много. А по расцарапанной щеке стекала капелька крови. Когда это она успела пораниться?

– Как ты себя чувствуешь?

– Хреново.

И врать она не стала, что все прекрасно. Чувствует она себя хреново, а вот выглядит… Когда это карандашный набросок успел превратиться в акварельный? Появились и четкие линии, и краски, и искры…

– Что-то болит? Голова кружится? – Может, это из-за Троекурова? Может, он ударил ее головой тогда, в галерее? Тогда ударил, а теперь вот аукнулось. И царапина эта. Откуда царапина?

– Я вижу тени, – сказала она шепотом.

– Тени?

– Силуэты. Один раз так уже было, но прошло. А теперь вот… не проходит.

– Так это же хорошо? – Он и сам не знал, хорошо ли это на самом деле. Тени могли быть чем угодно. И порождениями больной фантазии, и порождениями какой-нибудь серьезной болезни. Интересно, ей делали МРТ головы?

– Я не знаю. – Ника коснулась щеки, как раз в том месте, где царапина, поморщилась.

– И какие это… тени?

– Разные. Большей частью черные, но есть и цветные. У Артема Игнатьевича – она цвета стали, у Агаты – золото.

– А у меня? – Вопрос этот не имел никакого смысла и никакой пользы для диагностики. Ивану просто стало любопытно.

– А у тебя серебряная.

Ника усмехнулась. Усмешка получилась горькая. Как будто она и сама догадывалась о необходимости диагностики. Впрочем, почему «как будто»? Она не может видеть, но она далеко не дурочка. Стал бы он возиться с дурочкой. А он ведь возится. Мог бы валяться себе на пляже или лазать по скалам, но нет – стоит вот перед ней, расспрашивает, разглядывает. Ее интересно разглядывать. Может быть, оттого, что она не видит, изучать ее лицо можно спокойно, даже методично.

– Вот прямо сейчас ты видишь мою тень?

– Вижу. – Ника на секунду задумалась, а потом сказала: – Или думаю, что вижу.

– Это легко проверить. – У Ивана уже родился план. – Давай проведем эксперимент.

– Эксперимент, который докажет что? Что я не сумасшедшая? Что у меня нет галлюцинаций?

Ему вдруг показалось, что она что-то недоговаривает, что тени – это не единственное, что ее тревожит. Но ведь нужно с чего-то начинать.

Он так и сказал:

– С чего-то ведь нужно начать. – Начать лучше бы с МРТ, но за неимением оного сойдет и эксперимент.

– И что мне нужно делать? – Ника согласилась неожиданно легко, а он уже приготовился уговаривать и увещевать.

– Для начала отдай мне Ариадну.

Наверное, он не с того начал. Или сказал не тем тоном. Или не то, что она хотела услышать. Потому что Ника вдруг побледнела и отступила на шаг.

– Зачем?

– Для чистоты эксперимента. Чтобы Ариадна тебе не подсказывала.

Он только сейчас понял, что это эксперимент с двойным дном. Что с его помощью можно оценить и степень Никиного здравомыслия, и степень ее доверия. Не к миру, а к нему, незнакомцу Ивану Серебряному. Если она судит о нем по его окружению, то ни о каком доверии не может быть и речи. Он даже не обидится. Просто проводит ее в ее комнату и не будет больше навязываться.

Она думала очень долго. Так долго, что Иван уже потерял надежду. А потом сказала с отчаянной решимостью:

– Хорошо!

И сняла с шеи медальон в виде лабиринта.

Иван взял медальон, сунул к себе в карман.

– Ника, теперь наушник.

Наушник она оставила себе, сжала в кулаке, замерла в ожидании эксперимента или подвоха.

– Тут мало места для маневров. Давай спустимся к морю. – Иван взял ее за руку. – Не бойся, к воде мы не пойдем.