Лабиринт кочевников

– Да Абазов из-за него и бесится. С медалями самовар, тульский, еще и позолоченный местами. Он его продавать не собирался, для себя держал или на подарок кому. Сам понимаешь. Ох и злой же он сейчас! Говорит, такую вещь не очень-то продашь, найду, башку сверну…

– А кувшин? – резко перебил друга Ян. – Что за кувшин был, известно?

– Как мне сказали, какая-то дрянь восточная. Мятый, битый, цены ему никто не знал, валялся у Абазова среди прочего. Ему ведь всякое тащат, не только кабель краденый. А что это он тебя заинтересовал?

– Так, мысли дурные. Слушай, я могу с ним поговорить, с Абазовым этим?

Сомов не то что засопел – запыхтел на манер краденого тульского самовара.

– Лучше не надо.

– Слушай, я же понимаю, что он на тебя работает… Думаешь, замполит такой дурак, что-нибудь не то языком своим смолотит?

– Вот считай, обидел, Яныч. Другое там. Не надо тебе, поверь. Другое, и люди кругом другие… Не твое это дело, честное слово.

– Извини, – Климов сделал паузу. – Понял я, понял… Ладно, хорошо. Может, я не то сказал. Когда зайти сможешь?

– Как дела отпустят. Ты ж дома все время?

– Считай да. Дома. Ну, ждать буду.

– Лады. День-два, размотаюсь. Заеду!

Климов отложил в сторону телефон и принялся хлебать уже подостывший чай. Самовар, усмехнулся он. Конечно… Они, видно, блестящее любят, как сороки, вот и прихватили. Но что ж там за кувшин-то был, а?

* * *

Идти по свежему снегу было трудно. Улица Ломоносова, что вела вниз к Грае, оказалась не то что завалена – по ней и не ездил никто со вчерашнего дня. У здешних пенсионеров авто, конечно, местами имелись, но по зиме стояли в гаражах.

За облезлым железным павильоном, на котором виднелась еще надпись «Прием стеклотары», Ян свернул направо. Когда-то, как ему помнилось, тут была аптека, а там уже и Железный мост, внизу, как бы в овражке над самым берегом.

Однако теперь аптеки не оказалось, только старые кирпичи на ее месте, да кусты, густо торчащие из сугробов. Ян сплюнул, завертел головой – неужто и мост снесли? Но нет, мост стало видно через сотню шагов, он белел меж тополиных ветвей у болотистого речного берега. Правее, в изгибе переулка, серым кривым зубом шли вверх дощатые заборы. Три или четыре дома, брошенные уже совсем давно, едва виднелись под белым покрывалом.

Где-то здесь и жил раньше старьевщик Мирзоев. Над рекой, над мостом, в тучах летней мошки и постоянном ощущении гнилости. Эти домики строили вовсе не заводчане, нет. Насколько помнилось Яну, когда-то тут стоял целый квартал, земля под который выделялась железнодорожникам еще в конце 20-х, а там уж кто как. Один слепил хибару с дощатой крышей, а другой два этажа поднял. У всех по-разному.

Не без труда, поднимая высоко ноги, Климов перебрался на противоположную сторону улочки. Здесь не ездил вообще никто, так что снегу почти по колено. Возле углового забора, придавленного кленом, Ян остановился. Дом выглядел добротным, даже крепким. Если б не разбитые окна… Нет, здесь Мирзоев жить не мог – среди кустарника из-под снега торчали старая детская коляска, трехколесный велик. Ян сунул в зубы сигарету. Отсюда ему хорошо было видно, что железнодорожный квартальчик хоть и пуст, но не так уж раздолбан. Пока, по крайней мере: добирались сюда только подростки, жаждущие любви и стакана, а у них на настоящий погром не хватало фантазии.

Году в восемьдесят восьмом Ян бродил здесь, разыскивая одного ветерана войны, – бывшего штурмана дальней авиации, которого хотели пригласить в полк на 9 Мая, и хорошо помнил ухоженные цветники, дорожки из старинного желтого кирпича. Нынче же все давно ушло в мир иной, а вместе с ними покосились на фундаментах дома. Ни одного дымка из труб… Только снег и тишина.

У моста, говорил Горелов. У моста он жил, так ведь? Значит, отнюдь не выше по улочке, а где-то тут. Сигарета полетела в сугроб, и Ян решительно двинулся вдоль забора, покосившегося, как положено, наружу, чтобы затруднить путь случайному страннику. Идти приходилось осторожно. Раньше тут была дорожка, выложенная кирпичом, но после того как дома обезлюдели, овраг постепенно подобрался к заборам, разросся вездесущим кленом. Ветки царапались, норовя еще и насыпать снегу за воротник, и все же Ян упрямо шел вперед.