Лабиринт Химеры

Постельное белье было смято аккуратно. Зоя легла в кровать, не раздеваясь, подождала, когда в доме затихнет, и вылезла в окно. Ванзаров выглянул: даже не надо прыгать, всего лишь перекинуть ноги. Никаких особых усилий, детский побег.

Он вернулся в гостиную. Сыровяткин старательно разглядывал книги.

— Научились делать некоторые операции?

Вопрос оказался приятен хозяину дома. Гейнц не мог скрыть гордости.

— Не только умею, но и делаю, — сказал он. — Например, исправил Зое искривление стопы. Иначе она не могла бы заниматься упражнениями.

— Практикуете на столе?

— Разумеется… Господа, мне забрать Зою из нашей полиции? Или она успела удрать в столицу?

— С кем ваша дочь дружит? — спросил Ванзаров.

— Я не разрешаю ей подобные глупости, — ответил Гейнц, чрезвычайно довольный собой.

— У вас прекрасная соседка, госпожа Вольцева…

— Пустоголовая идиотка…

— А, скажем, мадам Мамаева? Девочке важно общение со взрослой дамой.

— Ничему хорошему эта развратная дрянь Мамаева научить не может.

Сыровяткин подавил смущенный кашель, но на него никто не обратил внимания.

— А как же госпожа Горжевская? Дама образцового поведения…

— Старой дуре нечему научить Зою, — сказал Гейнц. — Если этой дуре Вольцевой хочется иметь с ней общение, то сколько угодно. Но только не моя падчерица.

— Может быть, доктор Затонский? Чем не зять для отца, любящего медицину?

— Пустой и глупый человек, — последовал ответ. — Зое рано думать о замужестве. Господа, где моя дочь?

— Константин Семенович, поясните, — сказал Ванзаров, отходя к книжным полкам и разглядывая банки препаратов. Особенно внимательно — шкафчик с лекарствами.

Полицмейстер не ожидал такого подвоха. Собравшись с силами, кое-как пробормотал о том, где находится тело девушки. Новость не вызвала бурных эмоций. Гейнц воспринял известие внешне спокойно. Он сходил в свою комнату и вернулся в черном пиджаке. И только спросил, когда можно забрать тело.

— Вас вызовут, — сказал Ванзаров, осмотрев все, что хотел. — Не смеем вас больше задерживать.

Кивком головы он указал полицмейстеру на выход.

Оказавшись на свежем воздухе, Сыровяткин стал пыхтеть и вытирать лоб, как будто после тяжкого труда.

— Ну, Родион Георгиевич, — только и сказал он.

— Что случилось, Константин Семенович?

— Завидую силе вашего духа…

Нельзя разочаровывать провинциального полицейского. Пусть думает, что хоть в столице есть люди из стали, которые не нервничают, и чужое горе для них как весенний ветерок. Так ему служить будет легче. Ванзаров пропустил комплимент мимо ушей.

— Сейчас, как никогда, требуется знание жителей вашего города, — сказал он.

— Само собой, про многих известно…

— Есть у вас в городе любитель-таксидермист?

— Это тот, кто чучела делает? — на всякий случай переспросил Сыровяткин. — Как не быть. И далеко ходить не надо.

Полицмейстер указал на дом на другой стороне 4-й Оранской улицы.

62. Милые чудачества

Хваленое гостеприимство жителей Павловска куда-то подевалось. И в этом доме визиту главы полиции города вместе с чином из Петербурга были не рады. Хотя, казалось бы: полиция в доме — счастье в доме. Счастливым господин Руковский не выглядел. Напротив, всем видом показывал, что с большим удовольствием выставил бы незваных гостей вон. Только не решался на смелый поступок.

По чести говоря, не вся полиция имела вид уверенный. Сыровяткин старательно прятал робость. И было от чего. Войти в частный дом вот так, без всякого повода и дозволения прокурора или судебного следователя, было категорически недопустимо. Потом от жалоб не отпишешься. А задержание на дионисийском ритуале еще не повод врываться к человеку в дом. Сыровяткин робел, но целиком надеялся на Ванзарова. В конце концов, на него можно спихнуть.

Казалось, Ванзарову все было безразлично. Он осматривал гостиную, в которой было множество театральных фотографий, программок и даже афиш, но ни одного чучела. Видимо, их тщательно прятали. Скорее всего, за плотным занавесом, отделявшим часть комнаты. Походив по гостиной, будто по музею, Ванзаров вернулся к хозяину дома, который мрачно следил за ним. Как видно, не мог забыть, при каких обстоятельствах познакомился с этим усатым господином.

— Что ж, господин Руковский, — сказал Ванзаров, садясь за стол и даря ослепительную улыбку. — Как посмотреть, так вы человек разносторонних вкусов. А с виду не сказать.

— Я вас не звал, чтоб об моих вкусах беседовать, — ответил Руковский.

— Можем продолжить в участке, если желаете.

От такого предложения Руковский уклонился и только спросил, чего от него хотят.

— Так вот, о ваших вкусах, — как ни в чем не бывало продолжил Ванзаров. — Дионисийские мистерии любите, театр любите, балерин и актрис почитаете. А заодно на досуге выделываете чучела из бедных животных…

— Что вам надо? — вскрикнул Руковский, чуть более нервно, чем обещал разговор.

— Мне надо, чтобы вы сказали правду, — ответил Ванзаров.

Повисла тишина. Сыровяткин с интересом наблюдал, как воля одного характера медленно и неотвратимо сгибала другой. Было это не только познавательно, но и полезно. С профессиональной точки зрения.