Лабиринт

Ерема развез всех троих по домам. Мирон недавно женился, взяв в жены восемнадцатилетнюю девочку, которая не догадывалась, чем он занимается. Думала, что каким-то бизнесом. Он любил жену, баловал дорогими подарками и только ради нее купил роскошную двухэтажную дачу в престижном районе на водохранилище. Хотя знал, что из города уезжать придется. Оставаться здесь все равно нельзя. Слишком много дел и трупов за спиной. Их не спишут.

Менты пока не знают, в какой области базируется его бригада, но круг неизбежно будет сужаться. Каким бы трижды осторожным он не был, а ошибки накапливаются. Значит, надо готовиться к отъезду. Искать новые паспорта себе и жене. Продавать дачу и, дождавшись, пока жена родит (она ходила на седьмом месяце беременности), исчезнуть.

Но перед этим взять еще пару-тройку машин с грузом. Пока налажена и действует система сбыта. А деньги на новом месте ему понадобятся. Ни с какой уголовщиной он связываться не будет. Займется торговлей или купит автомастерскую. Мирон исчезнет. Появится Иванов или Петров, против которого нет и не будет никаких улик. Господи, а ведь он начинает уставать…

Ханенок с поручением справился быстро. В Майкопе остановился в частном секторе, сняв комнату у какой-то старушки. Не теряя времени, в первый же вечер отправился к дому Уфимцева. Проторчал во дворе и чуть не попался патрулю вневедомственной охраны. Из машины вылез сержант и окликнул Ханенка:

— Эй, парень, подойди на минутку!

Ханенок, насвистывая и делая вид, что не слышит, зашагал прочь. За поясом, под легкой курткой, у него торчал обрез, в руке он держал завернутый в газету железный прут.

— А ну, стой!

Двое милиционеров бросились за ним. Ханенок вломился в кусты и побежал, не разбирая дороги, ему помогла темнота. Фонари, в целях экономии, нигде не горели. В своей комнате Ханенок выпил полбутылки водки и, успокоившись, рассудил, что менты попались случайно. Никто о его приезде в Майкоп знать не мог. Надо идти завтра с утра пораньше и заканчивать дело. Обрез он решил с собой не брать. Обойдется железкой.

Сергей Уфимцев вышел из подъезда часов в девять. Крепкий, широкоскулый парень, понюхавший, как и он, не одну тюрьму, напомнил Ханенку самого себя. И уверенной быстрой походкой, и спортивной фигурой, и возраст у них примерно одинаковый. Шевельнулась мысль, а, может, зря Мирон это затеял? Подойти, переговорить… О чем? Мы отобрали у тебя тачку, но ты не обижайся и не вздумай ничего болтать ментам? Глупо! Мирон, как обычно, прав. Это свидетель. И пока не поздно, его нужно убрать.

Ханенок догнал парня на асфальтовой дорожке и ударил сзади прутом. Уфимцев в последнюю секунду, почувствовав опасность, обернулся. Железка, завернутая в газету, пришлась на левую руку, которой Уфимцев пытался прикрыть голову. Удар был сильный, но парень устоял.

— За что? Подожди…

Левая рука бессильно повисла вдоль туловища. Второй, правой, Уфимцев что-то лихорадочно нашаривал в кармане. Нож! Пружинный, небольшой нож, с ярко-красной рукояткой, блеснул выкидным лезвием. Не успеешь! Железный прут опустился на голову парня. И тот, вскрикнув, свалился на асфальт. Ханенок ударил его еще несколько раз. Старушка с плетеной сумкой, шедшая навстречу, застыла, с испугом глядя на Ханенка. Потом, вскрикнув, побежала прочь.

Ханенок вернулся на квартиру, собрал вещи и, сообщив хозяйке, что командировка закончилась раньше, чем планировал, отправился на автостанцию. Купив билет на автобус, взял в кафе две порции шашлыка, несколько чебуреков и торопливо все съел, запивая пивом. Через час в городе его уже не было.

Ханенок привык к жестокости еще с первой своей отсидки в следственном изоляторе, и позже, в детской колонии, где вначале били его, а потом начал бить он сам. В колонии Ханенок насиловал своих сверстников, получил за это довесок в полтора года и, перейдя затем во взрослую зону, прошел полный курс криминального ликбеза.

Освободившись, он снова стал воровать. Взламывал гаражи и сараи, грабил по вечерам пьяных, а потом перешел на рынок, где вышибал с торговцев деньги для хозяина. Ханенок никогда ничего не читал и не задумывался о своей жизни. Он никого не любил, в том числе и свою мать, слезливую, часто пьяненькую вдову. Ханенок мог не разговаривать с ней неделями. Не потому, что злился или обижался. Просто она была для него пустым местом. Когда мать просила денег, Ханенок ей давал. Но с такой же легкостью мог отыскать ее спрятанную зарплату и пропить за вечер в баре.

Однажды мать стала на него кричать. В другое время Ханенок молча ушел бы на улицу, но в тот раз было холодно и он хотел спать. Ханенок молча ударил ее кулаком в челюсть. Мать продолжала кричать, но уже от боли. Тогда он сдавил ей горло и пообещал задушить. С тех пор она стала бояться сына.