Лабиринт

— Снайпера еще расстреляли. Беги, кричат! Он не хотел бежать, а его штыками в спину бьют. Побежал… В затылок как долбанут, аж глаз вылетел. Из его же собственной винтовки убили.

— Вы пленных тоже по головке не гладили?

— По-разному. Кого в штаб отправляли, а кого и на месте шлепали.

— Не похож ты на омоновца.

— Поэтому и выжил. Хожу и слюни под дурака пускаю. Меньше вопросов. Рядовой Иванов, кашу и портянки возил. Контуженный, ничего не помню. Ты вот все допытывался, откуда я, а мне такие вопросы ни к чему были. Хотя Лагута про меня знал. Мы с ним еще осенью бежать хотели.

— Мне, значит, не доверял?

— Значит, нет. Болтанул бы где-нибудь, и мне крышка.

— А Лагута бы не болтанул?

— Нет. Иван другой по жизни.

Олег забыл добавить слово «был», потому что Иван Лагута сутки уже был мертв. И мы еще к этому не привыкли. Но почему? Иван другой? Какая между нами разница? Мы вместе сидели за проволокой, горбатились на хозяина и жрали одну баланду.

— Чем же я хуже Ивана? — угрюмо спросил я.

— Трудно объяснить. Ну, Иван, он по жизни твердый… Стержень имел. Воевал, в армии сколько лет служил. Он понимал людей.

— А я?

— Ты, конечно, тоже всякого хватил. Но у тебя жизнь другая была. В миллионерах ходил. Сладко жрал, на Канары летал. От дури жену пришил. Небось, в Москве и не догадывался, что людей в клетках, словно быдло держат. И телевизор не включал, когда в ростовских холодильниках ошметки мертвецов показывали.

— Включал, — с вызовом крикнул я. — Чего ты себя в грудь кулаком барабанишь?

— Да потому что тошно. В одном месте людей мордуют, глотки, как баранам, режут, а у вас там всякие сволочи на иномарках раскатывают да от жира лопаются. Из твоих друзей кто-нибудь в Чечне воевал? Кто-нибудь, как я, в рабах три года ходил? Идиотом, дурачком притворялся. Фамилию настоящую боялся болтануть. Не дай Бог, узнают, что я лейтенантом в ОМОНе служил. На куски изрежут.

— Ты не больно-то вытыкивайся, герой! Я здесь тоже в таких же рабах ходил.

— А дальше? Если живыми выберемся, тебя, небось, адвокаты мгновенно выкупят. Полетишь опять на Канары, мозоли на пятках залечивать.

— Дались тебе эти Канары! Никто меня не выкупит. Хорошо, если не ухлопают.

— А могут?

— Могут, если тесть жив.

Олег, немного смягчаясь, протянул мне половину цигарки.

— Расскажи, чего там у вас в миллионерской семье случилось? — простодушно спросил Олег. — Интересно…

Олег, худой, белобрысый, совсем не похожий на омоновца, с любопытством смотрел на меня. И я стал неторопливо рассказывать. Уже укладываясь на жестких дубовых ветках спать, я спросил:

— Фамилия-то твоя настоящая какая? Или большой секрет?

— Какие секреты? Сотников. Олег Николаевич Сотников. Город Саратов, отряд милиции особого назначения. Если живыми выберемся, черкнешь. Чтобы жена, родители знали…

— Дети-то есть?

— Сыну тогда еще не было года, когда я в Чечню уезжал. Не узнает сейчас…

— Узнает, лишь бы живыми добраться.

Ночевка в горах, даже в конце апреля, когда вовсю зеленеет трава, а днем можно ходить в одной майке — штука тяжелая. Уже к полуночи трава и дубовые ветки, на которых мы лежали, стали насквозь мокрыми от росы.

Я проснулся и полез разводить погасший костер. Зубы лязгали от холода, а сырые ветки никак не хотели гореть. Наконец застрелял, зашипел огонь. Олег тоже полез к костру. Огонь для нас — штука опасная. Лес редкий, и отблески видны далеко. Если мы не поспим хотя бы часа четыре, то завтра далеко не уйдем.

К рассвету снова пополз туман. Мы просыпались от холода каждые полчаса, снова подбрасывали ветки и двигались ближе к огню. У меня прогорел рукав бушлата. Я долго тушил тлевшую вату, потом понял, что больше заснуть не смогу, и повесил котелок — кипятить чай.

Мы шли, держа направление на северо-восток. Поднявшись на очередной гребень, увидели внизу равнину. В нескольких направлениях ее пересекали дороги, а возле пруда разбросался довольно большой поселок. Значит, придется делать крюк.

Следующие три дня мало чем отличались друг от друга. Мы двигались, обходя стороной поселки и встретившихся на пути людей. Возле дорог, пересекавших наш путь, останавливались и, убедившись, что поблизости нет машин, бежали вперед. Несколько раз видели вооруженных людей в камуфляже. Кто они такие, мы не знали. Боевики, милиция, охранники из колонии, искавшие нас? Не все ли равно?

Кавказ жил своей жизнью. Здесь шла война, о которой нигде не писали. Хозяйская дочь Надия иногда приносила мне газеты, случайно оказавшиеся в доме. Газеты огромными буквами жалели, что в России прекращается показ мыльной мелодрамы «Санта-Барбара». Фирма «Бум-Буль-Дан» выбросила на экраны новую звезду рекламы Милую Милу. Газеты много писали о Югославии. Крошечная заметка извещала о расстреле в Ставрополе четырех русских милиционеров.