Квинт Лициний 3

Он охотно согласился. На том наши пути разошлись. Я оставил за спиной повеселевшего Ваню и под усиливающимся дождем двинулся в сторону Невского. Думать о подслушанной в туалете фразе не было сил. Переосмысливать появление "завуча" в школе - тоже. Я с готовностью впал в спасительное отупение, отложив все на потом.

Спустя какое-то время ко мне стали возвращаться простые животные желания. Сначала промокли ботинки, и захотелось в тепло. Следом пришел голод, и я сообразил, что еще не обедал. Я принялся озираться, соображая. Справа обнаружился цирк, и можно было вернуться на Литейный, за наваристым харчо из баранины, но почему-то остро захотелось чего-нибудь низменного, под стать настроению - например, жареных пирожков с мясом и горячего куриного бульона. И я зашагал к кафе "Минутка".

Решение оказалось верным. После второго стакана наваристого бульона ко мне вернулась ясность мысли, а с ней и холодок в груди. Слишком нехорошая складывалась картина, и поэтому сочный беляш я дожевывал без всякого удовольствия.

Собственно, гипотез у меня было ровно три.

Первая - совпадение. Ну, могут же сотрудники КГБ заинтересоваться иероглифами не в связи со мной, верно?

К сожалению, верилось в это с трудом.

Вторая - я случайно попал в эпицентр. Эта группа ищет именно меня. Не знаю, как они вышли на иероглифы, но они явно знают обо мне намного больше, чем я был готов предположить в самых своих тревожных думах.

Вот как?! Как КГБ могло выйти на эту информацию? Неужели кто-то в Вашингтоне сдал меня?! Или наблюдатели заметили иероглиф на трубе напротив квартиры Синтиции? Но тогда бы они изучали этот вопрос не год спустя...

Хуже всего была третья гипотеза. Обдумывать ее не хотелось, но и не думать не получалось: быть может, Комитет уже вычислил меня и теперь изучает, подбирая подходы? Отсюда сегодняшняя беседа с психологом, отсюда и умышленная оговорка про иероглифы - посмотреть, задергаюсь ли я после этого.

Я глухо застонал, представив последствия. Это будет провал, полный и безусловный провал миссии. Даже года не продержался... Значит, лох я чилийский. Да и не то страшно, что лох, переживу... Обидно, но не страшно. А вот страна... Человечество... Вот за это мне было действительно страшно, до потемнения в глазах.

Коли я угожу в клетку, то советские руководители не смогут использовать выжимаемую из меня информацию с толком. Их личный опыт военных лет формирует совершенно иную карту угроз, с доминированием в ней внешних сил. И это устоявшееся мировоззрение находит свое ежедневное подтверждение в жесткой и, порой, жестокой борьбе двух блоков. Внутренние же дисбалансы нашей системы сейчас лишь вызревают под покровом благополучия и привычной лакировки, не став пока ни опасными, ни особо тревожными.

"У меня не хватит аргументов, чтобы провести их через катарсис. Не поверят..." - с тоской понял я, - "весь их жизненный опыт будет против".

Лишь одно соображение удерживало меня от полного и безоговорочного отчаянья - карманное зеркальце в руках Чернобурки. Если оперативница работает по мне, то сценка флирта с тем чернявым была лишней. В сценарии не может быть столь ненужных наворотов.

"Не верю!" - решил я, поднимаясь из-за стола, и повторил, пытаясь убедить самого себя: - "Не верю..."

Отогревшийся и сытый, я вышел на Невский и с легким подозрением взглянул вверх. Небо притворилось уставшим от дождя: просветлело и пошло разрывами. Я решил поверить ему и прогуляться до дома пешком.

Мысли мои были нерадостны: помимо подслушанного в туалете меня тревожил тот самый "губастый", что искал контакта со мной через Гагарина.

"Ладно", - я припомнил описание, полученное от Вани, - "предположим самое худшее - он действительно из ЦРУ. Надо попробовать посерфить по их оперативникам - там, среди свободно владеющих русским, не может быть слишком много гомиков. Практически наверняка это будет мимо, но зато я успокоюсь".

И я сосредоточился на формировании очередного запроса к базе знаний, что тонкой ниточкой связывала меня с моим альтернативным будущим. Удивительно, но за этот неполный год я настолько вжился в свой СССР, что порой воспоминания о двадцать первом веке начинали казаться мне наведенными, и лишь этот функционирующий информационный поток подтверждал: "да, не привиделось, да, было в твоей жизни и такое".

"Без недели год в СССР", - уголки моего рта наконец чуть изогнуло улыбкой, - "однозначно - лучший год моей жизни. За такое не расплатиться, я знаю... Но я попытаюсь".

Небо опять начало выдыхало в лицо влагу, но мне все равно было здесь хорошо.

"Как достойно отпраздновать эту годовщину? Купить тортик и воткнуть свечку? Пошло. Отбить поздравительную телеграмму Юрию Владимировичу? Да, будет весело, но не долго и не мне... Нет", - подумал я, сворачивая в переулок и переходя на легкий бег, ибо небо угрожающе нахмурилось, приготовившись полить по-настоящему, - "все не то. Это событие достойно большего".