Квестер

            И усталость деда взяла свое. Захотелось и поесть нормально, и поспать в настоящей постели. Словом, слабинку дал Макарыч – согласился. А уж Коленька обрадовался…

            Долго ли, коротко ли – пришли, сын старика отмыл, причесал, переодел, за стол усадил, разговор начался. А какой разговор между мужиками без бутылки? Ясное дело – выпили. Коленька-то ничего, по-скромному, а вот Архип Макарыч - то ли с голодухи, то ли с нервного напрягу… - словом, перебрал по водочному употреблению. А уж как перебрал по разговору…

            Когда утром он открыл глаза – жить не хотелось: и по состоянию организма, и, потому что вспомнил, как сыну всю правду о его жене вчерась по пьяни все же сказал. Пошел к Коленьке. Тот за компьютером сидит, чего-то шебуршит тама. Увидел отца, глаза потупил и хмуро так сказал: «Что, бать, хреново?» А Архип Макарыч видит, что хреново-то – Коленьке: от того, что вчера узнал. И страсть как ему захотелось из этого дома уйти, чтобы не видеть, как погано жизнь повернулась у всех из-за этой стервы-Люськи, да от его признания. «Налей рюмашку, - говорит он сыну. – Дай опохмелку старику, да я пойду! И не держи меня!» А Коленька ему: «Нету, бать, опохмелки! Вчерась все выпили! Но есть кой-чего получше. Сейчас выпьешь «живой воды», а опосля поговорим!»

            Вот и выпил дед водички. И, как ему потом сказали, враз помер.

ГЛАВА  XVIII.

            В это утро Пахан, после долгих размышлений, наконец, решился.

            Конечно, понятия «утро», «день», «вечер» для тех, кто уже порядочно времени пробыл в Бестерленде, потеряли свой «земной» смысл: утром никто не просыпался, а ночью никто не спал – надобности не было. Но по старой земной привычке все дела завершали к вечеру и продолжали утром. Так что старая пословица «Утро вечера мудренее» до сих пор была в ходу если не во всем Бестерленде, то, по крайней мере, в бывшем Восточном Форпосте.

И вот этим утром-то Пахан понял, что ждать тут более нечего…

Уже несколько суток не было «новичков». Обычно два-три, а то и пять-шесть «пришельцев» в день пополняли его общину. А в последние дни – никого. Люди, похоже, перестали поступать в эту чертову страну. Чтобы проверить свои предположения, Пахан послал к Шамилю гонца с приказом немедленно снять засаду у реки и прочесать все окрестности на предмет поиска новичков. И вот, этой ночью Шамиль вернулся. И никого не привел. Ни одного нового человека! Пахан понял: там, на севере, на таинственной «Базе», как называл ее Старик, что-то предприняли. А если предприняли это, то предпримут и еще что-нибудь. И это «что-нибудь» может сильно испортить жизнь и Пахану и обитателям его общины. И это очень плохо. А как этого избежать он, Пахан, не знает. Он знает только одно: слабого бей, с сильным – договаривайся и дружи, пока он не ослабеет. И только потом – бей! Этот нехитрый закон срабатывал всегда, нужно было только правильно оценить силу врага. А как оценить силу того, кого не знаешь?

            Значит… надо узнать того, кто «рулит» там, «кому не спится в ночь глухую» на этой чертовой Базе? Какой хер там жмет на клавиши и кнопки и меняет здесь все по своей прихоти? Очкарик – профессор или обкурившийся хиппи, осьминог-мутант или железный робот? От кого зависят жизнь и покой Пахана? И, вообще, почему это должно от кого-то зависеть? Надо узнать! Это обязательно надо узнать – кто главный в этом квартале! Бить или договариваться? Договариваться или бить?

            Вот что, понял Пахан: надо дойти до Базы и все увидеть. Самому. И на месте решить.

Вошел Шамиль.

- Ты вызвал мэня? Зачэм? Мы бы взали Старыка, точна взали бы…

- Успокойся, Шамиль, надо было так! Проходи, садись.

- Спасыба! – чечен развалился на роскошном диване, да так «по-хозяйски», что

Пахана покоробило. Но он и виду не подал. Отношения с этой чеченской собакой сейчас портить не след. «Позже рассчитаемся, когда время придет» - решил Касьянов, а вслух спросил:

- Что-то ты, Шамилька, не привел никого в этот раз? Али нюх потерял?

- Нэ встэтил никого. Вот и нэ привель. – угрюмо отвечал чеченец.

- И у нас тут никто не объявился. Что думаешь по этому поводу? – Касьянов внимательно смотрел на кавказца, но тот пока оставался невозмутим.

- Думаю – нэт новых людэй в нашем районэ.

- А в других районах есть, как думаешь?

- Нэ знаю. Нэ биль. Куда клонишь, Пахан, прямо гавары! – Шамиль не нервничал, он даже позы не переменил, просто такой тон и такой характер разговора ему не нравились.

- Куда клоню…? Да туда, Шамилька, что надо нам ситуацию изучить, да выяснить, куда люди деваются: те, которые приходят. Ну…, если приходят вообще!

- Мнэ идти? – просто спросил чеченец.

- Думаю, и тебе, и мне, и всем работы хватит. Надо всем идти. – Касьянов вдруг переменил тон с игривого на строгий, даже как-то обреченно сказал это «надо всем идти». Шамиля как подбросило.

- Как – всэм? Зачэм всэм?

- А затем, чеченская твоя башка, что мы сюда не вернемся больше! – эти слова Касьянов произнес зло, утрированно зло, «с нажимом». И кавказец понял.

- Базу идем воэвать? Базу, да?