Квестер

А выводы были очень просты: человечество в лице их, первых цифровых клонов Homo Sapiens, достигло наивысшей ступени развития – избавилось от органического тела, сокращавшего коэффициент полезного действия мозга до нескольких процентов, а жизнь – до тупой заботы о сохранении этого самого тела. Человечество получило бессмертие и может теперь посвятить себя тому, о чем оно мечтало всю свою историю – абсолютно свободному интеллектуальному творчеству: науке и искусству.

Ушло в небытие все то, что «тянули за собой» бренные человеческие тела: мировые войны, национальные и имущественные конфликты, эпидемии, преступность, пьянство, наркомания, эксплуатация человека человеком, супружеская неверность и прочая, прочая, прочая…

Ушло все это вместе с основными движущими силами человека по Фрейду: голодом, страхом и сексом (насчет последнего Док совсем не обрадовался). Таким образом, считал Гласс (в изложении Тестера), надо побыстрее изживать в себе остатки мышления «органического человека» и привыкать к образу «человека цифрового». «Свободное творчество свободного разума!» - вот девиз новой эпохи развития человечества по Глассу.

-  Homo Digitalis – вот, как мы теперь называемся, друзья! - закончил Тестер свое резюме, а про себя добавил: «и во многом я с Глассом согласен, но не во всем». Ему все больше и больше нравился этот худощавый брюнет, в глазах которого пылал огонь стремления открыть что-то воистину настоящее, а сердце, похоже, навсегда было отравлено какой-то особенной мечтой, не дававшей Глассу покоя: в своих оценках и суждениях он не мог примириться даже с мизерным отличием от существующего в его воображении идеала.

Беседуя с Глассом, Тестер уловил главное, пожалуй, свойство его натуры: Гласс в каждом предмете или явлении высматривал не сиюминутную практическую ценность, а важность (или не важность) для чего-то более значимого, для чего-то глобального…, хотя для чего именно – сам он сказать не мог. Похоже, Гласс всю свою жизнь и пытался найти это самое в окружающей жизни. И вот, кажется, нашел…

       И Хась, и Док понравились Тестеру не меньше: они оба были умны и рассудительны, Хась оказался невероятно эрудированным человеком, способным, когда это необходимо, выводить весьма далекие перспективы, а Док, обладавший потрясающим чувством юмора,   принадлежал к тому типу людей, которых называют «душой компании», при этом он до краев был наполнен той самой «простой жизненной философией», которой так часто не хватает настоящей интеллигенции. И с этим своим качеством Док прекрасно вписывался в их маленькое сообщество ярких индивидуальностей, эффектно уравновешивая его и придавая их компании элегантную завершенность и по форме (Док был мужчиной не мелкого размера), и по содержанию.

Но все-таки, отметил Тестер, излишний иногда практицизм и слишком трезвый взгляд на вещи, свойственные натурам Хася и Дока, немного затеняли ту романтическую радость, какую обычно испытывает человек от встречи с родственными ему душами. Тем более – рядом с таким «фонтаном мечты», как Гласс!

 Разговор продолжился. Теперь Док и Хась делились с Тестером своими впечатлениями от последствий собственной «оцифровки». Они больше времени провели в Бестерленде и наперебой рассказывали ему, что давно утратили привычку спать, есть и пить, бояться каждого звука (ну, разве только топота копыт коней «чистильщиков»!), их сексуальные потребности весьма поубавились («Поубавились это - мягко говоря, - с особенной горечью сообщил Док. – По привычке разглядываем попки и сиськи, вот и все!»).

 Тестер и в себе наблюдал похожие изменения, и признался друзьям, что ничего радостного в них не видит, так как, что бы там ни говорил Гласс, земная жизнь при всем ее несовершенстве была ему, Тестеру, роднее и милее, и что он откровенно скучает по ней.

Взгляд Дока после этих слов стал вдруг очень печальным – видимо он тоже хранил в своем оцифрованном сердце тоску по органическому образу бытия. А рассудительного, практичного Хася  ностальгическое продолжение разговора вдруг побудило к обнародованию своего прогноза возможных последствий «цифровизации человечества»: