Квартира (рассказы и повесть)

— Больной вопрос у нас, — прошептала старуха, ко-сясь на девочку. — Одиннадцать лет жили вчетвером в этой комнате. Человек он неплохой, но слабый. Способный, а не пробивной. В городской очереди уже седьмой год. Я же блокадная, мне положено, а он не хотел пользоваться моим правом, через свою службу пытался. А там знаете как: кто понахрапистее, понахальнее, кто надоедает каждый день, жалобы пишет во все инстанции, тот и получает. А кто стеснительный, робкий или, знаете, есть такие, не хотят унижаться, гордые, те и мыкаются. Я его не могла понять. Катенька тоже измучилась с ним. Вы понимаете, горе-то в чём: он пить начал, да как-то сразу его подкосило. Немного выпьет — вина там или пива, и уже пьяный. Иные, глядишь, грубо говоря, жрут эту водку, целыми стаканами хлещут, а Женя и тут слаб оказался. Уж как только мы с ним не говорили, и по-хорошему, и по-плохому, и лечить пытались устроить в лечебницу при "Светлане" — нет и нет. Первое время друзья подбирали, но и они отступились. Такой был инженер! Конструктором работал, ценили его, премии, бывало, большие приносил, а потом — по магазинам разнорабочим, как голь перекатная. После совсем сгинул: неделю нет, вторую. Мы все больницы обзвонили, морги, в милицию сообщили. В прошлом месяце от него вдруг письмо: в Норильске, "зарабатываю деньги". Катенька до того уже вымоталась с ним, что разорвала письмо в мелкие клочья, слышать о нём не хочет, а Ниночка, видите, за него. Скучает, плачет, тоскует. Деньги пришли, сто рублей — много ли по нынешним временам, а счастья-то сколько! — Старушка вытерла набежавшие слёзы, махнула рукой в сторону девочки: — Из-за неё Катенька согласилась получить. Ей ведь давно уже советуют на работе подать в суд, чтобы по суду иметь с него, а она не хочет — гордая. Вот так и живём. — Она засмеялась: — Боремся друг с другом. Ну, извините, Серёженька, я вас задержала. Бегите, славный вы человек.

Не зная, что сказать на это откровение, чем утешить старушку, Сергей посидел молча, с опущенной головой, подождал самую малость для приличия и поднялся.

— Вы даже не сомневайтесь, пол вам сделаю. И денег никаких не надо, — сказал он с такой убеждённостью, как будто произносил выношенную и принятую сердцем клятву.

В тот вечер Сергей, изрядно провозившись, закончил кладку плитки в ванной. Надюха побелила в спальне потолок, и они оба, размерив и нарезав обои, взялись за поклейку в маленькой комнате. К одиннадцати, уже без сил, они закончили с обоями и, собрав с полу обрезки и мусор, пошли во двор выбрасывать в мусорные баки. Когда они вернулись, в прихожей толпилась вся семья Кислицыных: Андрей Леонидович, готовый в дорогу, в плаще и синем берете, с портфелем и тростью, прощался с домочадцами.

Сергей и Надюха хотели было проскользнуть бочком, чтобы не мешать при проводах, но Андрей Леонидович поймал их обоих за руки и, пожав, сказал с добродушным смешком:

— Ну, трудящиеся, выжили вы меня.

Надюха зарделась, ответила напевно, чуть жеманничая:

— Ой, что это вы говорите, Андрей Леонидович! Знали бы, не взялись бы.

Он захохотал, пристукнул тростью.

— Шучу, шучу. Ну, сядем, что ли, на дорожку? И вы — тоже садитесь, — пригласил он Сергея и Надюху. — Чтобы дорожка была скатертью, а развилок поменьше.

Все уселись — кто на стул, кто на подоконник, Андрей Леонидович — на подзеркальник. Павлик, липнувший к деду, цепляющийся то за руку, то за трость, взобрался к нему на колени.

— Дедуля Андруля, милый, возвращайся скорее. У нас в Ленинграде своих библиотек сколько твоей душеньке угодно, — сказал мальчик со слезами на глазах. — И мне ничего-ничего не надо, честное слово!

— А зайцы шоколадные? Неужто зайцы тебе не нужны? — якобы всерьёз удивился Андрей Леонидович.

— Ну, раз уж ты едешь… — заколебался малыш.

— Итак, всем по два зайца, — решил Андрей Леонидович.

Легонько похлопывая, он снял Павлика с колен, поднялся.

— Ну, Павел, расти большой, не будь лапшой.

Павлик с плачем обхватил деда за ноги, вцепился в плащ. Андрей Леонидович, растерянно, жалостливо глядя на внука, потрепал его по курчавой голове.

— Ну, ну, Павлуша, будь мужчиной.

Александр бесцеремонно отцепил Павлика, подхватил на руки, понёс, всхлипывающего, через кухню в спальню. За ним, помахав тестю, ушла озабоченная, вся как бы напружинившаяся Наталья. Андрей Леонидович, растроганный, с повлажневшими глазами, торопливо чмокнул жену, взял портфель и вышел в тёмный подъезд.

"Завтра можно начинать кабинет", — подумал Сергей. Надюха выглядела печальной и усталой. Они кое-как умылись, переоделись в тупом молчании полной обессиленности и, наскоро простившись с Христиной Афанасьевной, тоже измученной и вялой, двинулись восвояси.

После душа и чая, уже в первом часу ночи, Сергей вспомнил про кохановские листки, вынес их из передней, где висела куртка, и прочёл Надюхс.