Квартира (рассказы и повесть)

— Ничего, ничего, у вас всё ещё впереди. Счастье не в том, чего мы достигли, а в том, чтобы не утрачивать тяги к движению, не останавливаться ни на миг. Но мы отвлеклись. — Андрей Леонидович отложил таблицы, взял листки, с которыми пришли к нему Сергей и Коханов. — "Я есмь Истина. Всевышний, подвигнутый на жалость стенанием тебе подвластного народа…" — начал он вслух, но умолк, быстро пробежав содержание листка глазами. — Ну, друзья, это положено знать: Радищев, "Путешествие из Петербурга в Москву", глава "Спасская Полесть", знаменитый сон путешественника. — Он взял третий листок, прочёл про себя, живо поднялся, прошёлся вдоль книжных полок, хищным броском извлёк ещё одну книгу, с жадной торопливостью принялся листать, роняя закладки.

— Точно! Петрашевский! — с радостью воскликнул он. — Показания на следствии. Тоже личность — многое можно рассказать о нём. Приговорён был к расстрелу, кстати вместе с ним и Достоевский. В последний момент, как финал изощрённой пытки, было объявлено о замене смертной казни бессрочными каторжными работами. В Сибирь! Вот так, друзья мои…

И вдруг из соседней комнаты донеслись звуки рояля — отрывистые, тревожные, настойчиво бьющие по одной больной точке.

Андрей Леонидович грузно ссутулился, замер в задумчивости. За спиной Сергея, со второго дивана насморочно дышал Павлик. Андрей Леонидович стоял с опущенной головой, тучный, тяжёлый, словно глыба из гранита. Лицо его в сумеречном свете ненастного дня было серо, рот плотно сжат, резко очерчен двумя глубокими складками.

Разбеги музыки, остановки, рывки и взлёты — всё это сочетание быстроты и меланхолии томило, надсаживало душу. Сергею стало зябко, ознобная волна прошла по спине.

— Скрябин, — чуть слышно, для себя, сказал Андрей Леонидович.

По коридору мимо кабинета прошёл с пылесосом в руках Александр, и тотчас где-то рядом, видимо, у книг, лежавших стопками в коридоре, натужно загудел мотор. Музыка оборвалась. Андрей Леонидович досадливо крякнул.

Христина Афанасьевна с осторожностью, словно бумага могла рассыпаться от прикосновения, взяла листки.

Её тонкие пальцы с припухшими суставами — Сергей поразился — были в шрамах, задубевших мозолях, в чёрных трещинках, какие бывают от частой чистки картофеля.

— В Публичке не стоит показать? — спросила она.

— Не надо, пусть оставят на память, — сказал Андрей Леонидович раздумчиво. — Вечером в Москву, а дел ещё — тьма, так что, молодые люди, прошу извинения… — Он развёл руками: дескать, ничего не поделаешь, придётся прощаться.

Сергей и Коханов дружно вытянулись, как солдаты по команде командира. Сергею стало неловко за то, что отняли у занятого человека столько времени, но Коханов, видно, настроен был иначе.

— И всё же, профессор, кое в чём я с вами не согласен, — начал было он. Сергей, стараясь сделать это незаметно, двинул его под ребро.

— Ну что ж, — улыбнулся Андрей Леонидович, — это ваше право. И очень хорошо, что у вас есть собственное мнение. Очень!

— Конечно, с вами трудно тягаться, у вас вон сколько книг, — Коханов с завистью прищёлкнул языком. — Никогда столько не видывал в одной квартире. У меня, к примеру, чуть больше сотни.

— Книги нужны мне для работы. Я книжный червь, без книг, как без почвы, погибну.

Андрей Леонидович решительно протянул руку, и они простились. В коридоре Александр методично обрабатывал щёткой пылесоса корешки книг.

Едва вышли за дверь, Сергей сказал Коханову:

— Дай до завтра листки, хочу жене показать.

— На. Только, смотри, не зажиль.

16

Во дворе за аркой на них накинулся бригадир Пчёлкин. Загородил дорогу и давай орать на весь двор — дескать, неужели, для того чтобы опохмелиться, нужно два часа времени, когда плиты уже привезены, доски ждут разгрузки, раствор подвезли, Ботвин бегает, ругается: сколько можно околачивать груши?! Он пятился, размахивая руками, как будто выгребал на спине с опасной быстрины. Отчасти он был, конечно, прав, но насчёт опохмелки и околачивания груш — это уж слишком! Явное передёргивание: Ботвин никак не мог сказать "околачивают груши" — это уже сам Пчёлкин, весь он тут, в этом доколачивании".

Коханов прошёл мимо и ухом не повёл. Во-первых, Пчёлкин, так же как и Ботвин, ему не начальство, другая фирма. А во-вторых, кто, где и когда сказал, чтобы крановщику все восемь часов безвылазно сидеть в башне?! Он что, не человек? Часть механизма? Поэтому-то он и прошёл мимо Пчёлкина гордо и независимо, даже не удостоив того небрежным взглядом. А Сергея вдруг взбесили нападки Пчёлкина: если бы действительно бегали к пивному ларьку или за "сухарём" в кафе-мороженое, а то по сугубо, можно сказать, научному делу отлучались.

— Слушай, бригадир, ты не больно-то ори, — проговорил он, чеканя каждое слово, — а то возьму учебный отпуск, тогда сам будешь эти плиты класть. Понял? И вообще, я на аккорде, можешь не гавкать.