Курорт

Он просмотрел слишком много фильмов, слишком много времени провел в темных залах кинотеатров, пялясь в экран. И слишком мало времени прожил в реальном мире.

Из ванной донесся шорох сминаемого целлофана.

У журналиста перехватило дыхание. Сердце упало в пятки.

— Кто здесь?! — окликнул он, но окрик его прозвучал слишком робко. — Пошел вон из моего номера!

Он выставил перед собой портфель.

Что-то мелькнуло в зеркале.

Патрик всматривался в это мгновение в дверной проем туалета, поэтому не разглядел, что это было. Он лишь заметил краем глаза быстрое движение. Но и этого оказалось достаточно, чтобы кинокритик подпрыгнул и кровь вспенилась у него в венах. Он быстро оглядел комнату, после чего сосредоточился на зеркале. Но больше ничего не увидел.

Чужой.

Образ пришел на ум совершенно неожиданно, хотя Шлегель и сознавал, что это наивно и даже нелепо. «Чужой» стал для него судьбоносным открытием детских лет. И пусть, будучи взрослым, Патрик воспринимал вещи более трезво, но факт оставался фактом: монстр, созданный Гигером[10], напугал его до смерти и потом еще целый месяц преследовал в кошмарах. И даже теперь чудовище выбиралось из глубин подсознания, стоило публицисту оказаться одному в темноте.

Снова, громче прежнего, зашуршал целлофан, а затем последовал грузный шорох.

Патрик утратил всякую способность к действию. Нужно было позвать хоть кого-нибудь. Но ему по-прежнему не хотелось бить ложную тревогу. Поэтому, выставив перед собой портфель для защиты, он медленно шагнул вперед, а затем сместился левее, чтобы заглянуть за угол и посмотреть в другую часть ванной комнаты. Показался край туалетного столика, раковина и часть дверного проема, ведущего к ванне, душевой кабине и унитазу. Это было все, что ему удалось разглядеть. И как бы он ни смещался, чтобы увидеть внутреннюю часть комнаты, ему придется подойти ближе.

А этого ему хотелось меньше всего.

Шлегель представил, как подкрадывается к ванной, осторожно выглядывает из-за угла — и его хватает монстр с обтекаемой головой и пожирает.

Нет уж, спасибо!

Он отступил на шаг, и в соседнем номере вдруг грянула вечеринка. С собачьим лаем и всем прочим, в точности как прошлой ночью. А самое страшное заключалось в том, что она разошлась с первых же секунд. Шум не нарастал по мере добавления новых звуков, а сразу громыхнул в полную мощь. Словно он был записан на пленку и кто-то включил проигрыватель.

Такое казалось вполне возможным. Патрик даже подумал, что вся эта чертовщина призвана свести его с ума, как в фильме «Давайте запугаем Джессику до смерти». Но он вспомнил волков со змеями и тот жуткий бассейн и отбросил эти догадки. В них не было никакого смысла. Кроме того, кинокритик был уверен: что бы ни происходило на этом курорте, за этим не скрывалось человеческого умысла.

За стеной кто-то завизжал, и раздался приглушенный звук выстрела.

Шум вечеринки давал ему прикрытие, и это придало ему уверенности. Шлегель сделал три быстрых шага вперед, чтобы заглянуть в ванну, готовый, если потребуется, отскочить. Но в ванне и унитазе ничего не было, и душевая кабина сквозь матовое стекло тоже казалась пустой. Единственное, что еще можно было допустить: если бы кто-то или что-то пряталось за открытой дверью. Но Патрик видел сквозь щель между петлями, что и там никого не было.

Ободренный, журналист шагнул в ванную, мимо туалетного столика и раковины.

— Эй! — позвал он.

Ответа не последовало. Шлегель не услышал ни единого звука, кроме тех, что доносились из соседнего номера. Он заглянул в дверной проем, готовый отпрыгнуть, если что-нибудь кинется на него или дверь вдруг захлопнется. Но ничего такого не произошло. Ванная оказалась пустой, и он шагнул внутрь, по-прежнему стискивая портфель, служивший теперь и щитом, и оружием.

В унитазе Патрик увидел то, что не мог увидеть издали: на дне его вздулся большой черный пузырь. При этом сам унитаз оставался чистым. Пузырь был идеально круглым и блестящим, как дутое стекло, и появился, судя по всему, из сливного отверстия. Публицист понятия не имел, что это. Однако безупречность формы этого шара по неизвестной причине пугала его. Как и черный, непроницаемый глянец. Не возникало никаких сомнений в том, что пузырь был как-то связан с шуршанием целлофана и шорохом.

То, что мелькнуло в зеркале, было черного цвета.

А точно ли черного? Патрик не был уверен, так как не видел отчетливо. Но оно было достаточно темным, чтобы его можно было назвать черным. Напрягшись всем телом, готовый к любому исходу, кинокритик наклонился, нажал на слив и отпрыгнул.

Пузырь лопнул, распался на фрагменты в форме полумесяца, похожие на срезанные ногти, и растворился в водовороте. Из унитаза поднялась вонь, запах гнили и разложения, как от протухшего мяса. Затем исчез и этот запах, а вода снова стала чистой и прозрачной. В ванной никого не было, и не осталось никаких следов того, что здесь произошло что-то необычное.

Патрик глубоко вдохнул. Впервые за все время его легкие наполнились воздухом.