Купите девочку

– Смотрите! Вот его записная книжка со всеми адресами! Вот его удостоверение! Вот его международные карточки, по которым он может, не тратя ни копейки, совершать кругосветные путешествия, жить на виллах Испании и Таиланда! Андрей попросту набил ему морду, как последнему шибздику, и отобрал все эти бумажки! Это было вчера вечером. А сегодня утром Андрей привез меня сюда и в данный момент сидит в машине и поджидает, пока мы тут с вами перестанем шептаться и на решетки, на дырки, на щели в стенах оглядываться!

Длинным перламутровым ноготком Валя осторожно подцепила обложку какого-то банковского удостоверения и, увидев портрет Бевзлина, подняла на Пафнутьева изумленные глаза.

– Никогда бы не поверила, – прошептала она.

– А теперь, когда поверила, ответь мне, пожалуйста, на три вопроса. Только три, не больше. Годится?

– Заметано, – кивнула Валя.

– Вопрос первый. Куда идут эти младенцы, кому они нужны в таких количествах, для каких таких целей?

– На запчасти идут. На Запад. На цивилизованный, культурный, благоустроенный Запад. Там люди тоже иногда болеют, а спасти их может только настоящий человеческий орган – печенка, почка, глаза, сердце... Состоятельные люди готовы платить любые деньги... Любые – в самом прямом смысле слова. Оставшаяся часть младенца идет на всевозможные инъекции, сыворотки, выжимки... Некоторым престарелым гражданам какой-нибудь Германии или какой-нибудь Голландии очень помогает. Не всегда, не всем, но помогает. Надежда умирает последней, – без улыбки закончила Валя.

– Хорошо, – кивнул Пафнутьев, хотя вертелось у него на языке десяток уточнений, хотелось ему все выяснить до конца, но надо было соблюдать уговор. – Вопрос второй... Как мог ребенок попасть в руки этого пропойцы и прохвоста Самохина?

– Трудно сказать, – Валя повела плечом, словно отгораживаясь от этого вопроса. – Можно только предположить... Дети были подготовлены к отправке, законсервированы...

– Это как? – не удержался Пафнутьев.

– Что-то им вводят в организм, чтобы они какое-то время спали. Другими словами, чтобы вели себя смирно, не кричали, не визжали, не поднимали шума. Мало ли – таможня, досмотр, проверка... А они, возможно, упакованы в ящики, контейнеры... Об этом можно только догадываться. Так вот, дети, возможно, были законсервированы, подготовлены к отправке потребителю или заказчику, называйте его как хотите... А тут подвернулся Самохин... И он попросту украл ребенка. Это одно из предположений. Другие можете придумать сами.

– Понял. – Пафнутьев помолчал, бросил взгляд на невозмутимо сидящего Овсова – он вертел в руках бутылку из-под виски, пытаясь прочесть многочисленные наставления потребителю, как пить, сколько, из какой посуды, в каком обществе – все это, оказывается, имело очень большое значение. – И последний вопрос, Валя... А кто вы там, в роддоме?

– Секретарь главврача.

– Там лучше, чем здесь?

– Это уже четвертый вопрос, но я отвечу... Там нет ночных смен...

– Разве? – обронил Овсов.

– Там нет обязательных ночных смен, если тебе так больше нравится, – Валя растрепала седые волосы Овсова. – Не думай об этом, Овес, не давай волю воображению.

– Если бы я давал волю воображению, то я, наверное, дал бы волю и рукам.

– У тебя руки и так заняты, – усмехнулась Валя. – Не отвлекайся. Мне пора, – она поднялась. – Не вздумайте мне звонить, Павел Николаевич. У нас это не поощряется. Будьте осторожны, берегите себя.

Мужчины молча проводили взглядом девушку, одновременно вздохнули, посмотрели друг на друга. Валя уже от двери махнула им рукой, улыбнулась подбадривающе и плотно закрыла за собой дверь.

– Ну что, Паша, – проговорил Овсов, встряхивая почти опустевшую бутылку виски. – Надо бы по глоточку... Как сейчас говорят, за успех нашего безнадежного предприятия. Не возражаешь?

– Девочка в самом деле жива?

– Да, с ней все в порядке. Оклемалась.

– Тогда наливай, – устало проговорил Пафнутьев.

* * *

Может быть, Пафнутьев не был тонким и проницательным человеком, тонким и проницательным следователем, может быть. Но шкуру он имел чрезвычайно чувствительную и ощущал приближение событий задолго до того, как они созревали и валились ему на голову. Покидая выгороженную шкафами конуру Овсова, он вспомнил не жутковатый рассказ Вали, не девочку, которую чуть было не купил за несколько бутылок водки, и даже не виски, которым потчевал его хирург. Сидя рядом с Андреем и вдыхая весенний воздух, свежей струей врывающийся в салон машины, он мучительно пытался вспомнить несколько слов, которые больно царапнули его сознание. Произнес ли он их сам, или лениво и хмельно обронил Овсов, а может, Валя скороговоркой выпустила их на волю...

И Пафнутьев начал перебирать весь разговор с начала до конца, потом еще раз, и, наконец, нащупал он эти царапающие слова, нащупал в самом конце беседы с Валей. И, облегченно откинувшись на спинку сиденья, с блаженной улыбкой закрыл глаза. Теперь он ни за что не забудет их ни при каких обстоятельствах. Это были последние слова, которые произнесла Валя, уже прощаясь. «Берегите себя», – сказала она.