Купите девочку

– Хорошо... – Девушка тронула пальцем свою сигаретку в блюдце, передернула плечами, как бы говоря, что, мол, она готова продолжить, но за последствия не отвечает. – Слова «и так далее» означают следующее... Детишки остаются не только от бомжих и пятиклассниц. Остаются и от тех, кто не в состоянии их прокормить или считает, что не в состоянии прокормить ребенка и одновременно обеспечить себе ту жизнь, к которой призывают ваши телевизионные рекламщики, дикторы, дикторши, подохнуть бы им всем! – в сердцах закончила Валя.

– Почему? – наивно удивился Пафнутьев.

– А потому, что они показывают жизнь, которой никто, нигде в мире не живет. И убеждают этих дурех в том, что только такая жизнь и может называться жизнью. И наши писухи покорябанные стремятся к ней, несутся куда-то, ищут вокруг причины, которые мешают им жить такой вот раскрашенной телевизионной жизнью. И конечно, такие причины находят. Чаще всего получается, что именно младенец стоит на пути к такой жизни. Значит, надо от младенца избавиться. Одни его душат, другие топят, выбрасывают еще живых, некоторые, кто половчее, продают...

– И находятся покупатели?

– Сколько угодно. Покупателей столько, что на всех и младенцев не хватает. Чтобы всех обеспечить, приходится списывать младенцев.

– Это как?

– Наутро после родов матери говорят, что ребеночек, дескать, помер. Она поплачет-поплачет и смирится. А ребеночек жив и здоров, еще покрепче прочих будет. В некоторых городах прошли судебные процессы над торговцами детьми... У нас еще нет. Дело за вами, Павел Николаевич, – улыбнулась Валя и, щелкнув зажигалкой, закурила следующую сигаретку.

– За мной не заржавеет, – заверил Пафнутьев.

– Сомневаюсь.

– Не сомневайся, деточка моя! – сказал Пафнутьев неожиданно жестко, неожиданно холодно, даже Овсов удивленно вскинул брови. Такого тона от Пафнутьева он не слышал. – Скажите мне лучше вот что... Чтобы признать ребенка умершим, нужны ведь и заключения, и экспертизы, и подписи... То есть в этом участвуют многие люди, я правильно понимаю?

– Почти. Многим в этом деле делать нечего. Достаточно главного врача. А уж он поставит в нужные места своих людей. Доказательств, следов, как выражаются в ваших кругах, не остается. Мертвые младенцы уничтожаются.

– Фамилия главного врача?

– Я не назову ни одну фамилию.

– Почему?

– Жить хочется.

– Кто-то мне постоянно говорил примерно эти же слова.

– Наверное, не только мне хочется жить, – улыбнулась Валя.

– А покупатели? Кто покупатели?

– Спонсором нашего роддома является некий... Простите, вы знаете, кто спонсор нашего роддома. Если вы обратитесь к нему, то это будет... По адресу.

– Чем-то, кроме пеленок и пипеток, он вас снабжает? – спросил Пафнутьев все еще раздраженным голосом.

– Да. Кадрами.

– Ага, – Пафнутьев склонил голову, осмысливая услышанное. – Так. Если я правильно понимаю... Главврач – его человек?

– Разумеется.

Пафнутьев хотел было еще что-то спросить, но тут вдруг увидел совсем рядом покачивающийся стакан с виски, который протягивал ему Овсов. Это была уважительная причина, чтобы промолчать, и он был благодарен Овсову за неожиданную паузу. Пафнутьеву все-таки требовалось время, чтобы осмыслить услышанное, слишком шокирующие сведения прозвучали. Он молча чокнулся с Овсовым, выпил, прислушался к себе и, убедившись, что все в порядке, что виски прибыло по назначению, осторожно поставил стакан.

– Ладно, – сказал Пафнутьев. – Обойдемся без фамилий.

– Я могла бы назвать одну, – смущенно проговорила Валя. – Это наш спонсор, в этом нет никакой тайны. Мы все его любим и надеемся, что он не откажется от нас и в будущем.

Пафнутьев некоторое время смотрел на Валю в полном недоумении – ее слова настолько расходились с предыдущим разговором, что он впал в какое-то оцепенение, и только странные жесты Овсова убедили его, что он не совсем сошел с ума – тот показывал на собственное ухо, потом на вентиляционную решетку – дескать, в этой связке надо искать отгадку. И Пафнутьев сообразил наконец – Валя опасается, что ее слова записываются и могут принести неприятности. Странно, но именно эта маленькая заминка, эта дурацкая опасливость, уверенность, будто они живут в страшном окружении, которое всесильно и всеохватно, больше всего взбесила Пафнутьева.

– Знаете, ребята, кончайте дурака валять! Страшно им, видите ли, боязно им, видите ли! Я на острие ножа, я! А Андрей, мой водитель, вчера вашему спонсору, этому вонючему Бевзлину, в штаны выдавил бутылку мексиканского соуса, который по остроте может сравниться только с серной кислотой. До сих пор, наверное, отмывается ваш любимый спонсор! Но и это еще не все – его белоснежный «шестисотый» «Мерседес» Андрей доверху наполнил говном из городской канализации. И после всего этого прекрасно себя чувствует!

– Этого не может быть, – побледнев, сказала Валя.

Пафнутьев, не говоря ни слова, выхватил из кармана документы Бевзлина, которые передал ему Андрей, и бросил всю пачку на стол.