Кукла Коломбины

Перспектива поимки безжалостного убийцы и тятенькиной радости так вдохновила, что Нюрка припустила к дому во все лопатки. Подпрыгнула даже на повороте.

Угодник Лурье

Николай Синицкий в «Привале» не появлялся.

Сперва Нюрка радовалась – при нем она чувствовала себя словно поглупевшей, – а потом призадумалась.

Что, если ее предположение верное и он – преступник? В таком случае сюда он больше не придет, и ей от этого сущая беда. Лучше, если бы на виду все время был.

В тот вечер в ресторане народу набралось столько, что Тимофей с разрешения управляющего привлек подавальщицу собирать грязную посуду прямо со столов. Лакеи не справлялись.

Нюрка принялась шнырять между столиками, передвигаясь столь ловко и бесшумно, что в конце концов дождалась похвалы за усердие и пары гривенников чаевых.

Веселья это, однако, ей не прибавляло, потому что Ольгу Глебову-Судейкину тоже не было видно уже несколько дней. Каждый впустую проведенный вечер убавлял Нюркиной прыти и надежд на то, что вся история с подавальщицей была задумана не зря.

Тятенька тоже стал торопить с уходом, злиться даже начал. Боялся, что вернется Фефа и устроит им за такие дела Варфоломеевскую ночь. Нюрка и сама почти пала духом, но из вредности тянула время, уговаривая тятеньку – а пуще саму себя – подождать.

В конце концов его терпение лопнуло.

– Немедленно подавай на расчет! Хватит! Наигралась!

Нюрка понимала, что тятенька прав, но последнее словечко ее задело.

– Так я играюсь, по-вашему?

– А то нет!

– Несправедливо это! Судейкина – всему первопричина, как пить дать! Я ведь чего задумала-то…

– Так ежели не выходит как задумала, – перебил тятенька, – что время тянуть? Еще треснут ночью по голове или хужей чего.

– Ну хоть до Фефиного возвращения позвольте. Нутром чую…

– У меня от твоих чуек изжога делается. Вот, погляди, как руки дрожат.

– Да ну вас, тятенька! Где изжога, а где руки!

– И то, и другое из-за нервов.

– Так ведь я для дела стараюсь! – не сдавалась Нюрка.

– Завтра же сам на расчет из сыскной подам, и не будет никакого дела!

Тятенькин расчет в Нюркины планы не входил, и она мигом сменила тактику. Стала ластиться да задабривать. Афанасий Силыч поупирался, но в конце концов согласился подождать. Только до возвращения Фефы. На том и порешили, хотя Нюрке и самой уже казалось, что артачится она зря.

В «Привал комедиантов» она в тот вечер шла с неохотой, но только вышла с подносом, как навстречу ей Николай собственной персоной.

Она, конечно, сделала вид, что не заметила, но Синицкий подошел поздороваться, и лицо у него при этом было такое, что Нюрка вмиг позабыла все свои подозрения.

– Анна Афанасьевна, рад, что вижу вас здесь!

– А где же мне еще быть? – насупилась Нюрка, памятуя, что из роли ей выпрыгивать никак нельзя.

– Меня долго не было, и я уже начал бояться, что не увижу вас боле.

– Зря боялись. Пропустите, мне работать надо.

Синицкий хотел сказать что-то еще, но тут из кухни вышел Тимофей, и Николаю пришлось ретироваться.

Весь вечер Нюрка невольно искала его взглядом и неизменно находила. Все в разных местах: то в зале, то в буфете. Нарочно, что ли, на глаза ей попадается?

А совсем уж поздно заявились Судейкина с Ахматовой. Да с кавалерами. Рядом с Ольгой расположился и по-свойски обнял ее плешивый франт с моноклем в левом глазу. Он сразу заказал шампанского, буженины, закурил и начал строить глазки Ахматовой.

Нюрка, и без того уже радостно-взволнованная, приободрилась совершенно.

Не зря она не торопилась покидать свой пост.

Наверняка будет ей за это награда.

Нюрка поискала глазами Синицкого, и он немедля возник рядом.

– Не знаете, кто рядом с Судейкиной сидит? Я его раньше не видела.

– Это Артур Лурье. Композитор.

– А он с кем?

– Лурье – кавалер Судейкиной.

– А Ахматова? Чего он ей на шейку дует?

– Не знаю точно, простите.

В тот вечер Судейкина, наряженная в детское платье, выступала со странным то ли балетом, то ли пантомимой под названием «Кэк-Уок». Николай на ухо объяснил, что номер специально для Ольги на музыку Дебюсси поставил знаменитый Юрий Анненков. Никакого Анненкова Нюрка не знала, но Дебюсси любила, особенно ей нравился ноктюрн «Clair de Lune». Слушая трогательные звуки «Лунного света» в исполнении Зининой матери, девочки не раз плакали вместе. Только Синицкому знать об этом не полагалось. Шмыгнув носом, Нюрка покосилась на него и сообщила, что музыка уж больно жалостливая, за душу берет. Николай серьезно кивнул.

Когда раскрасневшаяся Судейкина присоединилась к приятелям, за столик подсел еще один персонаж – господин в пенсне и шикарном костюме-тройке. Его приветствовали как своего, но называли по отчеству – Лев Давидович. Господин был говорлив, весел и беспрестанно целовал ручки то Судейкиной, то Ахматовой. Нюрка прищурилась. Небрежные темные кудри надо лбом, усы, щегольская бородка, дорогая одежда – все, казалось, принадлежит типичному прожигателю жизни, но что-то мешало принять его за обывателя. То ли лоб слишком высок, то ли глаз слишком остер.

Кто таков этот Лев Давидович?