Ника немного удивилась, но руку не забрала. Я слегка надавил на нежную бархатную кожу, направляя к ней свою Темноту, пытаясь вызвать отклик в ее душе, как мог со всеми — от обычных людей до колдунов, заставляя их души трепетать. Однако здесь опять никакого ответа: ни трепета, ни движения, ни даже малейшего подрагивания — словно это идеальное тело было лишь оболочкой, внутри которой не хранилось самого ценного.
— Ты что, — я медленно отпустил ее руку, — мертва?
Моя недавняя любовница вздрогнула и стиснула губы, но ее глаза, вмиг ставшие испуганными, ответили за нее.
Внутри этого изящного, совершенного тела не было души.
— Кто ее хранит? — в абсолютной тишине спросил я.
Хотя и сам уже понял
— Расскажи.
— А есть ли смысл? — наконец отмерла она.
— Как ты умерла?
— Я не умерла, — после паузы тихо ответила девушка, — он меня убил.
— Этот карлик?
— Хозяин, — поморщившись, отозвалась Ника. — Он требует, чтобы его везде называли хозяин. И в его чертовом клубе, и в труппе. Поначалу это казалось нелепой причудой, но… Он и правда думает, что он хозяин всего и всех…
А дальше слова полились уже без преград — мне даже не надо было спрашивать. Сев, оперевшись на подушку, она зачастила, словно давно хотела рассказать, как этот доморощенный тиран стал оказывать ей знаки внимания, дарил цветы, конфеты, восхищался талантом, отдавал лучшие роли. Словом, пытался добраться до ее постели по-хорошему.
— Ну а после очередной неудачи, — балерина закрыла глаза, — пригласил меня на ужин, чтобы обсудить новую постановку. И отравил… А когда я очнулась, я была уже такой, как сейчас. Безвольной игрушкой, — с горечью произнесла она и ненадолго замолчала. — Я сначала задавалась вопросом: почему не задушил, не заколол, не застрелил? Он ведь постоянно носит с собой пистолет. А потом поняла: ему важно было сберечь тело, потому что такие, как он, любят только тело. Думаю, ты и сам понимаешь, что случилось дальше. Марионетка ведь уже не может отказать…
По ее щеке побежала одинокая слезинка.
— Чтобы получить мою душу, он отдал свою Темноте, — Ника смахнула каплю. — Если он думал, что мне это польстит, то мне это не льстит. Первое время он пытался заставить меня его любить. Но оказалось, — ее губы растянула едкая ухмылка, — что это в сделку не входит. А вскоре понял, что не может еще и заставить перестать его ненавидеть…
Вот же одержимый карлик. Маленькое у него, похоже, все, кроме самомнения.
— Грозил, — продолжила Ника с кривой усмешкой, — что пустит меня по рукам всех желающих, если не буду с ним ласковее. Но берег. До одного момента…
Открыв поблескивающие глаза, она уставилась в потолок.
— Однажды я пожаловалась одному колдуну. Он казался робким и тихим, способным помочь. А после потребовал у него ночь со мной. Вот такая помощь. Думаю, и тут понятно, чем все закончилось.
Слегка раздвинув ноги, Ника показала небольшой белесый шрам на внутренней стороне бедра, сделанный будто проволокой или тупым ножом — единственное несовершенство на этом безупречном теле.
— Это было один раз. Он тогда очень разозлился, что испортили его любимую игрушку. Однако что-то с тех пор изменилось. У него больше не было возражений, чтобы хвастаться этой игрушкой перед всеми… Появились мужские журналы, полуголые снимки. Он словно готовился продавать меня подороже. И наконец решился-таки подложить под кого-то еще. Видимо, устал искать любви и придумал мне применение получше…
В памяти сам собой всплыл престарелый мессир, настойчиво рвавшийся пообщаться с госпожой Люберецкой — похоже, надеялся восстановить потенцию за счет ее красоты.
Внезапно поморщившись, она вдруг потерла грудь, как делала несколько раз в машине по пути сюда.
— Он? — догадался я.
Ника коротко кивнула.
— Постоянно проверяет, когда я не рядом. Особенно когда пьян…
Грубо, видимо, проверяет, делая ей больно — а аккуратно он, скорее всего, не может. Это у меня дар, а у него лишь подачка — и все, что ему позволила Темнота, только держать одну ее душу и управлять ею, как марионеткой на нитках. Вот и дергает постоянно, проверяя, не потерялась ли связь — все-таки самое ценное
— Ну а во второй раз, — Ника повернула голову ко мне, — я пошла к твоему отцу. Не за помощью. Нет. Я слышала про его репутацию. Я предложила ему все, что у меня есть. Лишь бы он его убил.
В наступившей тишине был слышен вой сирены где-то за окном.
— Ты же понимаешь, — я поймал ее враз высохший взгляд, — что если умирает тот, кто перехватил твою душу, то и ты.
— Мне уже без разницы, — отозвалась она. — Я готова. Но я хотела, чтобы он подох вместе со мной. Однако твой отец мне отказал. Сказал: нет душ настолько ценных, чтобы за них держаться вечно, так что я должна радоваться, что до сих пор жива. Только прозвучало все это гораздо грубее…
И почему я не удивлен? Видимо, репетировал речь для меня.