Кукла и ее хозяин (СИ)

— Полагаю, я имею право на собственное мнение, — отчеканил этот горе-мессир.

— Разумеется, — кивнул я. — Как и на собственную скверну. Только не удивляйтесь, если ее вдруг перестанут покупать.

— Вы что, — мутные глазки сощурились, — мне угрожаете?

Я лишь усмехнулся, позволяя этому перезревшему фрукту додумать ответ самостоятельно — заодно и проверим, остались ли в морщинистой черепушке мозги или их тоже изрядно подсушило. Несколько мгновений старик мрачно рассматривал меня.

— Вы очень похожи на отца, мессир Павловский, — наконец сухо выписал он комплимент. — Прощу прощения за возникшую ситуацию. Я не располагал всей картиной, и такого больше не повторится, — и торопливо зашаркал прочь, видимо, надеясь, что и встреча со мной больше не повторится.

Я же повернулся к Люберецкой, упрямо стоявшей рядом — хотя была такая отличная возможность сбежать под шумок.

— Навязчивый у вас поклонник.

— Звучит так, будто я хотела внимания, — отозвалась она, вращая между пальцев хрустальную ножку.

— Если так не хотели внимания, может, стоило одеться поскромнее?

— А вы у нас полиция нравов? — бокал качнулся в мою сторону. — Образец нравственности и морали?

Вызывая еще одно дежавю, за спиной раздался яростный топот, и к нам подвалило ее лысое маленькое счастье, глядя на меня так, словно не прочь придушить — если допрыгнет до шеи, конечно.

— Добрый вечер, мессир Павловский, — тем не менее карлик выдавил из себя приветствие. — Прошу извинить, что вторгаюсь в беседу, но мне необходимо забрать свою супругу. Ника, дорогая, — повернувшись к ней, процедил он, — пойдем…

Его супруга аж посерела от таких перспектив.

— Всего доброго, — не глядя на меня, бросила она и зашагала за ним с таким видом, будто ее тащили силой.

Что поделать, сама выбрала свое счастье, которое сейчас пахло и шаталось так, словно влило в себя половину поданного этим вечером алкоголя. И куда там столько влезло?

Парочка уединилась на балконе и закрыла за собой стеклянную дверь. Слов не было слышно, но, судя по жестам и выражению лиц, супруги ссорились. Я же взглянул на часы, чувствуя, что провел на этой светской тусовке достаточно. После чего нашел хозяев дома и Савелия и, попрощавшись со всеми, поехал домой.

За окном спорт-кара мелькали огни вечерней столицы, довольно пустой в такой поздний час. Свернув с набережной Фонтанки на мост, я неожиданно обнаружил одинокую фигурку у перил. Светлые изрядно потрепанные ветром локоны спадали по плечам. Подол алого платье разлетался в стороны от каждого порыва, так что голые ножки сверкали в свете луны. Я даже моргнул, проверяя, не мираж ли это. Но нет: госпожа Люберецкая абсолютно одна стояла посередине моста — в таком виде, что, не знай я, кто она, подумал бы, что у нее другая профессия — куда древнее, чем балерина.

Изящные стопы топтали грязный асфальт — совершенно босые, пока их обладательница держала туфли на каблуках в руке и задумчиво глядела в темную воду. Казалось, еще немного — и, оттолкнувшись от земли, она перемахнет через перила и прыгнет в реку, как в одном из своих танцев прыгала через озеро. Только там все было не по-настоящему.

Я остановился рядом и приспустил окно.

— А вы ноги повредить не боитесь?

Вздрогнув, прима повернулась ко мне и, окинув взглядом, хмуро отвернулась.

— А вам зачем останавливаться, — с плохо скрытой обидой отозвалась она, — рядом с женщиной, которая вызывает у вас столько презрения?

— То есть с моста вы прыгать не будете? — уточнил я.

— А что, — голубые глаза косо пробежались по мне, — вам бы хотелось на это посмотреть?

— А супруг ваш не расстроится?

Из ее груди вырвался сухой смешок.

— О да, он очень расстроится! Прямо сожалеть будет…

В следующий миг прима резко — всем телом — повернулась ко мне.

— Я же такая дорогая, знаете ли, — покачивая туфлями, заговорила она. — Знаете, сколько они стоят? Эти розы из натурального жемчуга, — пальчик показал на узор на пряжках. — А напыление сверху из золота. Шесть тысяч рублей. Каждая. А в сумме двенадцать за пару.

Люберецкая крутанула туфли, словно давая мне возможность их получше рассмотреть.

— Даже на подошве напыление из золота. Зачем? Потому что в такой обуви не ходят, а сидят как куклы на витринах. Очень-очень дорогие куклы…

А затем она стремительно замахнулась и выбросила пару в воду.

— Вот как я все это ценю!..

Следом раздался смачный всплеск, и Фонтанка жадно заглотила пафосную обувку. Жест тоже выглядел очень театрально, будто напрашивался на аплодисменты. Вот только вместо беснующейся публики у нее был лишь один неблагодарный зритель, да и сама звезда Имперского балета стояла не на сцене, а на пыльном холодном асфальте у железных перил моста — совсем одна посреди засыпающей столицы, которой сейчас не было никакого дела до своего секс-символа. Ее босые ноги, так безрассудно оставленные без защиты, смотрелись в наступившей темноте не вызывающе, а несчастно. А ветер, казалось, уже насквозь продул тонкое алое платье.

— Садитесь уже, — я распахнул пассажирскую дверцу, — я вас подвезу.