Кукла госпожи Барк

- Тамаша![10] - говорит он. - Я помню этот сумасшедший день. Срок замены головных уборов на шляпы кончался десятого мая, кто не успел купить таковой, того, если встречали в куляхе на голове, полиция на улице штрафовала на двадцать туманов в пользу казны… Что было-о! Все шляпы наши модники раскупили, у иностранцев старые выпрашивали. Ха-ха-ха!

- Только крестьянам да ремесленникам разрешено было ходить в своих тюбетейках да бараньих шапках.

- А кулях-пехлеви? - спрашивает Сеоев ухмыляясь. Как видно, сержант сам хорошо знает об этом «сумасшедшем» дне.

- А «пехлеви» стал головным убором армии.

- А как же муллы, сеиды? - спрашиваю я.

Офицер пренебрежительно машет рукой.

- Этой публике досталось больше всех. Теперь чалмы носят только те муллы, которые действительно несут духовную работу, имеют место при мечети или школе. Бездельники, ранее просто носившие белую чалму, разогнаны, также и сеиды. Община уже не кормит их, как раньше, только потому, что они бормочут арабские слова да называют себя потомками пророка.

- А как же Кум, Мешед?

- Э-э! Там другое дело! Эти города все еще продолжают жить по старинке, и центральная власть пока не трогает их…

- Святые города! - поглаживая бороду, говорит раис-назмие, и по его тону нельзя понять, хвалит он их или же смеется над ними.

- Муллы с их невежеством и темнотой очень мешают новому Ирану, к сожалению, народ еще верит этим обманщикам… - говорит офицер. Офицер, видимо, прогрессист, европейской ориентации.

- Вы не из партии «Тудэ»[11]? - робко опрашивает юноша.

- Я за народ, а партия «Тудэ» является другом нации, - гордо говорит офицер.

Казенные восторги раиса-назмие вдруг стихают.

- Не-ет. Иран не Россия… У нас народ любит духовенство, - неожиданно говорит он.

- Люби-и-т? - удивленно переспрашивает офицер. И другие собеседники, видимо, тоже очень удивлены этим внезапным выводом нашего хозяина.

- Нет! Ни народ, ни интеллигенция не любят мулл, - решительно говорит муж нашей хорошенькой спутницы.

- Купечество тоже, - присоединяется тощий юноша из Тегерана.

- А армия и подавно! - снова говорит офицер.

Раис-назмие вдруг соглашается со всеми.

- Это верно! Если бы этих педер-секов[12] уважал народ, разве ходило бы тогда о них столько смешных историй и анекдотов… Хотите, пока не принесли ужин, я расскажу вам один из них? - спрашивает он.

Все иранцы - любители хороших сказок и повествований, и, надо отдать им справедливость, они умеют слушать рассказчика не перебивая. Перебить рассказывающего что-либо человека считается большим невежеством.

Сам поэт Саади говорит:

«Никто не признается в своем невежестве, кроме того, кто, слушая другого, перебивает его и сам начинает речь. Если мудрецу среди невоспитанных людей не удается сказать слова, не удивляйся, звук лютни не слышен среди грохота барабанов, а аромат амбры пропадает от вони чеснока».

У арабов, соседей иранцев, есть поговорка, похожая на слова Саади: «Соловей умолкает, когда начинают орать ослы».

Слушатели придвигаются ближе к хозяину, сидящему на ковре.

Раис-назмие нараспев, как делают на Востоке все опытные рассказчики, начинает. Он рассказывает довольно скабрезную историю о том, как молодая девушка ловко обманула муллу, имама и шейха, домогавшихся ее любви. Она свела их всех в темную баню, где они тщетно ожидали ее целую ночь, под утро устроили драку, предполагая друг в друге соперника, помешавшего девушке прийти в баню.

Повествование это, довольно глупое и сальное, вызывает дружный смех слушателей и более чем рискованные реплики, покрываемые дружным смехом.

Потом ужинаем, едим плов. Женщин за ужином нет, как нет и жены спутника-иранца. Она ужинает на женской половине дома раис-назмие, вместе с его женою, матерью и детьми.

Один из собеседников, смеясь, указывает хозяину на такой разрыв между его восхвалением новых порядков и сохранением традиций и порядков эндеруна старого Ирана.

- Что делать? Здесь не Тегеран, здесь провинция. Надо считаться с этим. Реформы медленно доходят до нас. Да к тому же, хотя моя жена и не носит чадры, но все же она необразованная женщина, ей будет неловко со столичными и иностранными людьми.

- Врет!.. - шепчет мне офицер. - Просто держит ее от чужих глаз подальше… У нас много еще таких домов в Иране.

В пять утра нас будят. Машина готова к отлету. Офицер стоит у крыла, рассеянно слушая пригнувшегося к нему раис-назмие.

Спутница-иранка уже сидит в машине, держа в руке тряпичную, раскрашенную куклу, изображающую сказочное чудовище Люлю-Хорхори. Этот амулет дала ей жена свободомыслящего начальника полиции. Амулет должен предохранить самолет от дальнейших аварий и катастроф. Ее спутники тихо беседуют между собой, поочередно жестикулируя. Чахлый тегеранский юнец грызет огромный гранат, сонно поглядывая по сторонам.

Самолет, сделав круг над Совэ, идет по старому курсу.