Кто хочет стать президентом?

Капустин, очень внимательно следивший за реакцией голодающих, держался того же мнения.

Нина взяла под руку Нину Ивановну и о чем-то с ней шепталась, совала в карман какие-то лекарства.

Но тут Валерий Петрович озвучил, перебарывая сильную неловкость, сомнение, которое мучило всех его соратников:

– Вы знаете, все вроде бы правильно… Андрей Андреевич живо к нему повернулся:

– Говорите, говорите.

– Только нам, простым гражданам…

– Нет простых граждан, есть просто граждане. Все одинаковы. От президента до вахтера.

– Я хочу другое сказать.

– Говорите другое.

Валерий Петрович еще помялся, но решился:

– Вы правильно говорили, но вы сейчас уедете, и мы увидим вас только по телевизору, и…

– Ни слова больше, потому что это будут неправильные слова. Вы увидите меня не только по телевизору.

Когда Андрей Андреевич дошел до этих слов, Капустин подал знак своим людям, и в зал внесли какой-то сверток.

– Знаете, что это такое? – спросил кандидат у Валерия Петровича.

– Нет.

– Это матрас. Такой же, как у вас. Прямо поэма какая-то… И знаете, для чего он тут нужен?

Валерий Петрович не посмел переспросить.

– Я остаюсь. Вы думаете, я такой наивный, что надеялся одним визитом сюда все исправить, всех чиновников призвать к порядку, всех воров приструнить? Нужна методичность, нужно приучить власть имущих к мысли, что отписками и отговорками им не отделаться. Я поголодаю с вами немного, и мы посмотрим, как себя поведет этот ваш Дорожкин.

И Валерий Петрович, и медсестра, и человек в белом халате, и активистки Бажина с Белкиной выглядели совершенно сбитыми с толку. Нечто вроде немой сцены.

Чтобы не дать забуксовать действию, Нина оставила свою новую подругу Нину Ивановну, взяла у охранника сверток, развернула. Это и вправду оказался надувной матрас. Она расправила его и, присев на корточки, начала дуть в ниппель.

Телекамера бросилась на дочь кандидата. Еще бы: такая трогательная сцена!

– А зачем второй матрас? – спросил Андрей Андреевич, когда внесли матрас номер два.

Нина, которую уже сменил у ниппеля один из охранников, ответила, что тоже вступает в голодовку.

– Хочу побыть рядом с отцом. Кандидат удивленно открыл на нее глаза.

Между тем его новое рабочее место обустраивалось. Появилось еще несколько упаковок воды. Отечественный тонометр заменили японским, у дверей с самым решительным видом стали два охранника.

Андрей Андреевич подошел к уже хорошенько надутому матрасу и не без усилия уселся на него, сбросив предварительно пиджак и ослабив узел галстука.

Глава тридцать третья Встреча в «Каменном цветке»

г. Калинов, районная библиотека

Варвару Борисовну Елагин нашел на ее неизменном рабочем месте утром следующего дня. Она готовилась к очередному заседанию международного семинара, хотя была не совсем уверена, что заседание состоится. Захотят ли теперь ее американские партнерши продолжать свою странную, немного невразумительную и, как выяснилось, не вполне безопасную миссию?

Тем не менее пожилая писательница решила: что бы там ни было, свою часть работы она сделает. Подготовит состав выступающих, заранее отслушает претендентов на заграничные гранты и гонорары, дабы в случае положительного намерения американок оказаться во всеоружии.

Лайма и Джоан по совету Варвары Борисовны заперлись вчера вечером на все замки и обещали не открывать никому. Дерябкина порекомендовала им также выпить успокаивающего и лечь спать, ибо сон есть лучший отдых и защита от стресса. Сегодня утром она их беспокоить не стала, решив позвонить после десяти часов.

Сколь ни ранним, особенно по богемным меркам, был час, когда она явилась в свое присутствие, там ее уже ожидали три человека. Юного, среднего и старшего возраста. Они толклись в свете бледного утра на утоптанном грязном снегу у двери, обитой дерматином, и не смотрели друг на друга.

– Одну минуточку, – сказала Варвара Борисовна.

За каких-нибудь сорок минут она разобралась с первыми двумя мыслителями. Их мысли не показались ей хоть сколько-нибудь интеллектуально питательными. Впрочем, это старую деятельницу литературного фронта совершенно не расстроило. Смысл всей ее профессиональной жизни в значительной степени заключался в отделении зерен таланта от плевел графомании, причем высший пилотаж состоял в том, чтобы отказать человеку в публикации, но отправить его домой счастливым. Она наработала свои приемы еще задолго до того, как у нас услышали о Карнеги и ему подобных.

– Войдите! – громко предложила Дерябкина третьему товарищу и положила в рот шоколадную конфету, рассчитывая прожевать ее до того, как к столу подсядет худощавый юноша, которого она особо отметила среди претендентов. Почему-то он показался писательнице перспективным.

Вместо юноши явился вчерашний синеглазый драчливый мужчина в камуфляже.

– Здравствуйте! – громко сказал он, решительно и быстро пододвигая стул к столу.

Варвара Борисовна выдавила из себя только что-то вроде «мгм», борясь с конфетой и стараясь не показать перипетий этой борьбы.