Кто ищет, тот всегда найдёт

— Рассказывай, как было, и поподробнее. Я читал твою историю, а ты мне словами, вслух понятнее расскажешь, чем на бумаге.

Выслушав внимательно, поднялся, не цапая за колено, приказал стоявшей сзади Ксюше:

— На рентген. Немедленно.

— У них плёнки нет, — возразила всеведущая сестра.

— Дьявол! — выругался врач. — Веди, я тоже приду. Анализы чтобы к вечеру были, — и ко мне: — Тебя как зовут?

— Василий, — отвечаю, улыбаясь: а то всё Лопухов да Лопухов.

— А по батюшке?

Меня по батюшке только однажды называли, да и то в милиции при прописке.

— Иванович.

— Тёзка, значит: я тоже Иванович, Константин Иванович. Рентген сделаем, тогда и решим, что делать дальше с твоим коленом. — Поднялся и ушёл так же стремительно, как и пришёл.

— Пошли, что ли, Иванович, — улыбнулась впервые за всё моё пребывание здесь Ксюша.

Как отказать женской улыбке? И мы снова зашкандыбали куда-то на очередную, похоже, не последнюю на сегодняшнее утро процедуру. И мне, пока разбираются, что у меня болит — они уверены, что я не знаю, — дадут, наконец, доспать и забыть о том, что у меня ищут. Я сначала не дотумкался, а теперь усёк, что у них, у хитроумных медиков психическая тактика такая: загонять так, чтобы я забыл про болячку. Но боюсь, что они первыми забудут. Или не знают, как приступить сразу, тянут. Как на производстве: пока раскачаются начальнички. Стремительный Иванович, конечно, уже отключился от меня, дыша вчерашним перегаром на очередную страждущую жертву.

Когда мы пришли в рентгеновский кабинет, стремительного Ивановича уже не было, остались только его сивушный дух и напряжённые лица молодых лаборанток, молча и споро приступивших к делу. Они почему-то не стали просвечивать всего, а только ногу, даже не ногу, а колено. И так, и сяк. Было приятно, что со мной возятся молодые девчата, что я — уникум, редкостный экземпляр собственной дурости. После натурных съёмок в искусственной ночи Ксюша, естественно, осталась, а я заторопился на кровать. Зубами вцеплюсь в матрац, костылями буду отбиваться!

— Ничего, Васёк, — утешил добрый Петька, — сегодня с тобой повозятся, завтра забудут. — Это было лучшее, что я хотел услышать.

Часы показывали одиннадцать с гаком, когда удалось в очередной раз упасть на кровать. Ничего себе! Скоро обед, а я ещё не выспался. Так и аппетита не будет. Совсем отощаю. Всё, лавочка закрыта, приёма больше не будет. Я закрыл глаза.

И лучше бы не делал этого, не обманывал понапрасну измученные нервы.

— Вася!

Кто-то почти сразу позвал тихо и вкрадчиво, панибратски теребя за плечо.

— Василий!

Я открыл глаза, полные ненависти, которой у меня дефицит и тратить попусту, а не на народных врагов, не хочется, и увидел склонённое смуглое лицо Трапера с выпуклыми тёмно-коричневыми глазами и тёмно-синими пятнами корней волос сбритых усов и бороды.

— Привет, — тихо поздоровался Борис Григорьевич, чтобы не тревожить соседей. Он не врач, не знает здешних правил, да и соседи недовольны, что приходится напрягать слух, чтобы узнать, о чём мы говорим.

— Как ты? — дежурный вопрос.

— Как на курорте. Врачи не отходят, — я сел.

Петька, всеслышащий, хмыкнул.

— Вечером соберётся консилиум. Думаю, денька через 3–4 выпишут. И выспаться не успею, — я тяжело вздохнул, убеждённый только в последнем.

Он улыбнулся, поняв мой жалобный трёп, поднял с пола тяжёлую сетку с разнообразными консервами, среди которых я намётанным глазом узрел бело-голубую сгущёнку, и обрадовал:

— Анфиса тебе подарочек прислала.

Анфиса — наша завхозиха. Задвинув сетку, Борис Григорьевич ловким движением достал, словно выудил, из внутреннего кармана накладную и попросил, смущаясь:

— Распишись в получении.

А я-то думал, огорчённые товарищи сбросились на поправку любимого члена коллектива. Выходит, подарочек-то от себя! Спасибо тебе, Вася!

— И ещё, — продолжал заботливый старший сослуживец, сострадательно вглядываясь в меня воловьими влажными глазами, словно гипнотизируя, — Шпацерман просит написать рапорт о случившемся для оформления, — он улыбнулся, смягчая официальное требование, — как ты дошёл до жизни такой. Вот бумага и ручка, — Трапер выудил из того же кармана приготовленные заранее писчебумажные причиндалы, подал мне. Начальству надо подчиняться, иначе сам не станешь начальником. Я взял и неловко подсел к столу. Он косым взглядом посмотрел на моё колено и решил смягчить боль приятным сообщением: — Знаешь, в четвёртом квартале нам, кажется, светит приличная премия.

— Здорово! — обрадовался я за всех и за себя.

— Но из-за твоего несчастного случая на производстве скорее всего её срежут под корень.

Он отвёл глаза в сторону и умолк, чтобы я глубже осознал свою вину перед коллективом. И мне захотелось заколоться шприцем, или вытянуть всю кровь из себя, или… но что это изменит? Что же делать? Моей глупости хватило только на то, чтобы бессмысленно шмякнуться на скалу, а истинно умные люди выход знали, простой и действенный.

— Не можешь ли ты написать, что упал и разбил колено, когда ходил, скажем… за грибами в нерабочее время? — подсказал, не настаивая, Борис Григорьевич.

— 50 %, - предупредил Петька.