Лето и осень 1989 года стали для Молотовской области «Годом НЛО». За несколько недель до прогремевшей на всю страну экспедиции «Молебка-89» произошел еще один контакт, значимость которого до сих пор в полной мере не оценена и не проанализирована, не смотря на профессиональную работу журналистки Влады Дрожак, освещавшего в прессе этот инцидент.
С 14 по 21 июля пионерский лагерь «Солнечный» у деревни Новая был буквально оккупирован большими и маленькими человекоподобными существами. Видели их преимущественно дети. Когда один из школьников начал бросать в пришельцев кусками асфальта, один из них дал предупредительный выстрел из оружия, напоминающего расческу, загорелась трава… Свидетелей этого инцидента много.
— Ты сам-то это читал? — министр с какой-то непонятной неприязнью, как в жабу, потыкал пальцем в пухлую бордовую папку с золотыми тиснеными буквами.
Вот за такое его многие и не любили. Ко всем и всегда — на «ты», вроде по-товарищески, но к нему самому обращаться надо было всегда по всей форме и с превеликим уважением.
— Не только читал, товарищ генерал-лейтенант. Но и подписывал эти рекомендации, — худой и седой полковник стоял, слегка склонив голову.
— Рекомендации… Бред какой-то. Подумать только, мой начальник моей, блин, собственной безопасности мне, своему министру, рекомендации дает… И куда я эти рекомендации засуну? Кому покажу? Премьеру? — ткнул министр большим пальцем себе за спину. — Ладно, садись. Полчаса у меня есть на эту твою… На этот вот бред, — он снова ткнул пальцем в папку.
При всей своей внешней грубости был министр умен и хитер. Дураки в это кресло попадали крайне редко, как правило, на волне очередных революционных подвижек. Но как попадали, так и вылетали быстро и с шумом. Этот же был кадровым, с морщинистым лицом старого участкового из дальнего башкирского села. Такого из кресла не вытряхнешь. Он сам — кого угодно.
— Полчаса много, товарищ генерал-лейтенант. Данные проверенные, отфильтрованные. Требуется административное, я бы даже сказал — политическое решение.
— Данные? Это вот те рассказики-жутики ты данными называешь? Фантастику эту? Кинга начитались твои аналитики?
— Никак нет. Данные — это когда нашего писателя рассказиков-жутиков, майора-аналитика из министерства, запирают втихую, ничего не сообщая нам. Данные — это когда разбирают на части посланную по жалобам комиссию, и ее руководителя, моего, кстати, преемника возможного, тоже прячут. Они, люди наши, оказывается, наркокурьеры и наркодилеры оба двое. А капитанов-оперативников с почетом возвращают в Москву. Только вот материалы все — у майоров были. Хорошо еще, хоть те рассказы мы получали вовремя.
— И что? Во что я должен поверить на основании этих рассказов? Во врачей-убийц, в инопланетян или же в поголовную коррупцию областной милиции? В необходимость, мать вашу, силового решения? Ты не молчи, ты доказывай, доказывай. Обосновывай, так сказать… Факты давай. Коротко, выжимкой.
И так угрюмый на вид полковник посмурнел лицом еще больше, потер лысую густо загорелую нездешним загаром голову:
— Товарищ генерал-лейтенант, а тех фактов мало разве? За месяц — в десять раз превышен общереспубликанский уровень по пропажам людей. Статистику чистят и показывают вдвое, а то и в пять раз меньше.
— Раз. Статистика — это раз, — кивнул, картинно загибая палец, министр. — Это — нарушение. За это накажем.
— Случаи похищения людей, пытки и убийства — просто какая-то Южная Америка!
— Ну, предположим. Хотя, документов нет здесь, но предположим. Два.
— Бой. Спецназ сцепился с внутренними войсками практически в самом городе. Информация к нам не пошла, засекретили они ее на месте, а погибших отнесли в статистику с пропавшими.
— Три. Всё? Всего три пункта?
— А с нашими людьми история? Это как, не считается, что ли?
— Наши люди посидят, не маленькие. Службу они знают. Это — не четыре, это так, зацепка на будущее и мое личное ко всему этому отношение. Не люблю, когда моих людей обижают. Если это — мои люди, — с нажимом проговорил министр.
— Это — ваши люди. Гарантирую.
— Хм… Значит, предлагаешь силовой вариант… Силы и средства?
— Таблица приложена, товарищ генерал-лейтенант!
— А то, что люди пострадать могут — не боишься? Людей наших, советских людей, не жалеешь совсем, стало быть?