Крымский щит

– Не факт, – сказал Сергей, крепко потирая лоб и прислушиваясь к голосу немецкого радиста. – Птицы здесь важные были: вон что-то про штурмбаннфюрера лопочет… И гауптштурмфюрера… А тропа наша из пещеры простреливается.

– И правда, эсэсовец, офицерюга, там был, – согласился Володя. – Из ямы на меня кинулся…

– Подожди, – остановил его Хачариди. – Рация же из пещеры не берет?

– Ну, вроде как, – отозвался бывший колхозный радиолюбитель Толик; ему уже успели перевязать руку. – Но можно вывести антенну…

– И где же она? – Хачариди отполз от обрыва и выпрямился. – Ага, вижу.

Тонкий металлический тросик, привязанный к дереву в метре от обрыва, уходил вниз, поблескивая в резком лунном свете.

Сергей подошел к дереву (это была старая груша-дичка), подёргал тросик, на несколько секунд задумался. Потом сказал:

– Пацаны, мне нужен кусок проволоки. Хотя бы полметра. И обуйтесь, пока ещё сапоги тёплые.

Проволока нашлась быстро: отрезали подходящий кусок от провода, ведущего к прожектору. И пока трое из оставшихся в живых «кубанцев», преодолевая позывы голодной рвоты, стаскивали сапоги с убитых немцев, Хачариди связал вместе две немецкие гранаты и прикрепил их скользящей петлей к тросику. Подвёл к самому обрыву – скользит легко, то что надо, – лёг и аккуратно отвел тросик антенны от края. Затем одной рукой выдернул чеку и отпустил связку гранат.

Она стремительно заскользила вниз. Сыпанула автоматная очередь, раздался крик – и тут же глуховатый двойной взрыв.

Володя (он не отходил от Хачариди) свесил голову с обрыва как раз в тот момент, когда из невидимого грота выметнулось короткое пламя, и в то же мгновение ясно видимая галерея слева от грота рухнула вниз и, разлетаясь на отдельные камни, покатилась по осыпи.

– Вот теперь, кажется, всё, пацаны… – Сергей сел и обхватил голову руками.

Просидел так, наверное, минуты две, а потом поднялся и спросил будничным тоном:

– Так где ты эсэсмана положил?

– Вон там, он из ямы вылезал… – показал Володя. – С той стороны, за палаткой.

– Надо посмотреть документы. И ушиваемся. Остальным – обуваться и посмотреть, что взять из оружия.

– А что с Егоркой делать? – спросил вдогонку Саша.

– С собой унесем, – не оглядываясь, бросил Хачариди. – Здесь через час всякой твари набежит, хоть с мертвым, да поквитаются. В лесу похороним.

…Штурмбаннфюрер Карл Зеккер висел вниз головой в двух метрах от края колодца, запутавшись ногой в веревочной лестнице. Прямо с нею его, вдвоем и с немалым напряжением, вытащили наверх – тело белокурого атлета, образца арийской расы, весило добрых шесть пудов.

Сергей взял его документы, все бумаги – разбирать и читать было не место и не время, – а ещё замечательные альпийские ботинки на шнуровке. Чуть великоваты, но не малы же.

А потом сказал:

– Знаешь что, а давай-ка закидаем его камнями в этом колодце. Пусть думают, что партизаны увели эсэсмана с собою.

Сказано – сделано. Работа заняла минут двадцать пять: сбрасывать квадры и бут из аккуратных штабелей и пирамид в метре от колодца – дело несложное.

Потом ещё сунулись в штабную палатку и на кухню, набили вещевые мешки и два немецких армейских ранца припасами и, навьюченные, отправились вниз.

Тело Егорки нес Хачариди – самый сильный в разведгруппе.

Похоронили юного кубанца через два часа, на первом привале, углубив щель между камнями в нескольких метрах от партизанской тропы…

…Да, точно, это было именно тогда. И когда мы, уцелевшие, вернулись в отряд, Зарему Сулеймановну уже похоронили. Ненадолго пережил её и отец Кевсер: не выдержал голодной, холодной и с ежедневной готовностью к бою зимы.

Ты же помнишь, как мы хотели отправить его и Лобова на Большую землю с партией тяжелораненых, когда должен был прилететь самолет и привезти оружие, но Лобов умер, а он сказал, что не выдержит двухдневного пути по горам сквозь метель, в ожидании боестолкновения. Так и умер…

Не знаю, почему ты всегда предпочитал слушать, а не говорить. Так только, шуточки отпускал… Даже и объяснял неохотно. Времени-то у нас в дальних дозорах хватало, а ты слушал всех; ладно старики, а нас-то, пацанов – что там за нами было? Как тёплый короткий сон.

…Только и вспоминал пару раз, что после финской тебя особисты мытарили, да всё же отпустили, дослуживал срочную совсем близко от моря Чёрного и назывался почему-то «маскировщик». Вроде были в каждой приграничной дивизии такие «сапёрно-маскировочные», а я так понял – диверсионные части. Да не успел дембельнуться, опять началась война, и ты оказался в Крыму…

Тогда же у тебя «шкода» и появилась, магазины которой мы после каждого боя набиваем трофейными патронами…

Схватка в горах

– Вот, что, приморцы… – лейтенант Косьмин выбил из надорванной пачки «Казбека» папиросу, приплюснул мундштук пальцами. – К обороне насмерть, после Одессы, вам, конечно, не привыкать… – лейтенант похлопал себя по нагрудным карманам полевого кителя и, не найдя спичек, взял их из рук рядового Василия Малышева. – Но тут погибать смертью героев я вам не приказываю. Не тот случай. Приказано организованно отступить – «в спокойствии чинном»…