Крымский мост

В двух местах он обнаружил оставшиеся еще с Рождества елки. А также мужиков, греющихся возле железных бочек с горящими в них дровами. Лица у мужиков были суровые, небритые и угрюмые. На рукавах – грязные повязки цветов украинского флага.

Мужики о чем-то беседовали. До Мирова донеслись обрывки фраз на суржике[14].

– Шо это они задумали?

В этот момент откуда-то издалека послышался голос, усиленный мегафоном, и показалось целое шествие бандеровцев.

Они двигались длинной колонной. Впереди молодые ребята в касках и балаклавах несли два портрета – Степана Бандеры и Романа Шухевича. Рядом с портретами красовались лозунги, намалеванные на красном полотнище: «Украина понад усе!»[15] и «Геть грабительску и эксплуататорску систему!».

Олег молча вглядывался в лица проходивших в колонне людей, ожидая, как в девяносто первом, увидеть на них отблеск страха, ожесточенности и готовности идти на конфликт. Но лица были привычные – украинско-русские, будничные.

Вот молодые девушки в вышиванках, вот дама средних лет – видно, киевлянка из образованных, вот мужики-работяги.

Народ вокруг него тоже особых эмоций не выражал.

«Для них это уже привычно», – подумал Олег.

Постоял-постоял и пошел дальше – на площадь Независимости, занятую теперь европейским Майданом, который вольно раскинулся посреди благодатного Киева – матери городов русских, судя по телекартинке, как черная раковая опухоль с метастазами, на улицах Институтской, Городецкого, Грушевского.

* * *

Реальный майдан оказался огорожен баррикадами из покрышек, фанеры и еще черт знает чего, обнесен забором с колючей проволокой. На заборе висели самые разнообразные плакаты, сообщая: «Цой жив!», «Увага! Увага! Увага!»[16] Особенно умилили Мирова карикатуры на Януковича и слова Вольтера: «Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить!»

Внутри майдана, куда он проник через небольшой проход, атмосфера показалась ему карнавальной: вот сидят у огонька студентка со студентиком. И целуются, целуются, целуются взасос. Рядом ребенок, наряженный в касочку и «жовто-блакитный» жилетик. Копается с лопаткой в мусоре.

Гуляющие ребятишки, как птички, облепили головы Кия, Щека, Хорива и сестры их Лыбеди. Чуть ближе к центру, в стороне от баррикад, сложенных из поддонов, уже маячат другие лица. Балаклавы. Оселедцы. Усы.

Настоящие запорожцы. Все в грязном камуфляже. Вот решительный юноша в дозоре. Горнолыжные очки. Рюкзак. Перчатки. Щит. Охраняет воссозданную горячими головами камнеметательную машину.

Возле печки-буржуйки на скамеечках сидели гости Майдана и разговаривали с ветеранами «революции гиднисти».

«Чего они жаждут? – думал Олег, проходя мимо. – Свободы, равенства, братства? Или дорваться и начать грабить?»

Наконец, побродив среди храпящих палаток, Миров нашел то, что искал. Вернее, того. Петра Перебейноса.

Человек в камуфляже с простым круглым лицом (ни усов тебе, ни вышиванки) возился с электрическим генератором, доливал в него бензин. Он него пахло дымком.

Миров окликнул:

– Петро! Ты ли это?!

Человек обернулся, посмотрел внимательно, а потом расплылся в улыбке:

– Олег! Здорово, брат! Ты когда вчера позвонил, я своим ушам не поверил. Двадцать два года! Душа моя! Какими судьбами? Садись.

Они обнялись, почеломкались, присели на скамеечку возле зеленого бока армейской палатки.

– На Рождество было тепло и радостно. Звенели колокольчики. А теперь вот без огня и движка – ну, никак не устоять, – проговорил Петро. – Ну, ты как? В порядке?

– Да, живу в Питере. Занимаюсь своим бизнесом, – стараясь избежать расспросов, скороговоркой сообщил Олег. – А ты-то как? Какими судьбами? Где?

– Списался я с украинского флота почти сразу же. Да и какой там флот на хер! Сам понимаешь. Одни штабы да адмиралы. Из живых только «Гетьман Сагайдачный»! Вышел на пенсию. Перебрался сюда, в Киев, с Полиной развелся. Пенсия – две тыщи гривен. Здесь, на Майдане, подрабатываю. Я у них навроде завхоза. В нашем курене состою. Продукты, вода, электричество… Сам видишь. Оплачивается неплохо. В день получаю двести гривен… – и Петро замолк, понимая, что сболтнул, может быть, лишнее. Поэтому поправился: – Мы тут за свободу стоим. Понимаешь?

– Это я понимаю!

– Янукович, его мать, совсем охренел! Все под себя гребет! Ты же знаешь, я рыбак, – Петро встал со скамеечки, подбросил в металлическую бочку с трубой дровишек и продолжил:

– Ни к одной речке теперь не подойти! Все поделили. На этом берегу хозяин – начальник райотдела милиции. На том – прокурор. Тот лесок принадлежит министру. Этот – его родичам. В общем, дошло до того, что за каждый чих надо платить…

– Думаете, после «майдана» лучше станет?

– Не знаю! Теперь если мы его не свалим, то нам тут не жить!

– Ладно, хрен с ней, с политикой. Я Танюшку ищу. Ты чего-нибудь знаешь о ней?

Петро присвистнул. Потом сказал:

– Дай я своей бывшей позвоню. Может, она чего знает.

Он присел, набрал номер на сотовом. Но никто не отвечал. Он набрал еще раз. Тишина.