Крымский мост

Миров и компания ждали, когда паром освободит трюм и Андрей аккуратно загонит туда черный «мерседес». Тогда они с Татьяной поднимутся на палубу.

А пока прощание. И последний разговор со всеми, кто пришел их проводить.

Эдик Доля, вспоминая прошедший вчера референдум, тихо заметил:

– Моя матушка – чистокровная украинка. Но когда увидела все, что происходит в Киеве, тоже пошла голосовать за Россию.

– Да, – задумчиво проговорил Олег, – теперь новый этап пошел. Теперь начали украинцев разоружать.

– Дубравин со своими поехал в Феодосию. Там, говорят, самые упертые части стоят. Морпехи, которых муштровали натовцы.

– Ничего! С Божьей помощью преодолеем, – сказал отец Анатолий. – Процесс пошел, как говорил Михаил Сергеевич.

– Знаете, кого я встретила вчера на выборах? – спросила Татьяна, чуть жмурясь от солнечных лучей.

– Кого? – Олег почувствовал в ее голосе подвох.

– Угадай!

– Неужели Мымрина?

– Да! Шел голосовать вместе с новой женой. И такой довольный.

– Уже переметнулся, гад! – возмутился Эдик. И махнул безнадежно рукой. – Вот мразь какая! В воздухе переобулся!

Постояли. Повздыхали. Андрей сел за руль. Завел двигатель.

Обнялись на прощание. Теперь уже не на долгое.

Он больше не будет прятаться от жизни. Вернется в Питер. Заново разберется во всех своих делах. Наведет порядок. Теперь у него есть для кого работать. Есть жена. Есть дочь. Есть, в конце концов, страна.

«Мерседес» по железному трапу въехал на паром. Распорядитель с повязкой долго размахивал руками, устанавливая машины так, чтобы не было зазора.

Олег с Татьяной поднялись по металлической лесенке в надстройку.

Они прошли мимо капитанской рубки. И Миров краем глаза заглянул туда – задрав ноги, капитан парома лежал на лежанке. Отдыхал.

Видимо, сейчас они день и ночь мотаются между Керчью и портом Кавказ.

Снова грохот. Заработал двигатель. Дрожь пронзила огромный тяжелый корпус парома.

Короткие гудки.

И крымский берег начал уплывать. Ширилась полоса серо-стальной воды.

В проливе их настигли чайки. Крикливые, большие птицы парили рядом с идущим судном. Иногда бросались вниз, в бурун, который оставляли за собой винты.

Но чаще кидались за крошками и кусочками булок и хлеба, которые бросали пассажиры.

Татьяна тоже достала из сумочки булочку. Отломила кусочек. И держала в руке, выжидая удобного момента, чтобы покормить птиц.

Легкий шарф трепетал на ветру. Лицо выражало спокойствие и умиление этим утром, восходящим солнцем, чайками, недалеким путешествием по воде.

Наконец она бросила свой ломтик. И белая огромная чайка спикировала за ним, подхватывая хлеб на лету у самой воды.

В этот миг вышедший на палубу Андрюха удивленно произнес:

– Ё-моё! Радуга! Смотрите, радуга!

Татьяна и Олег удивленно подняли глаза и увидели, что над проливом с одного берега на другой коромыслом легла разноцветная радуга – уперлась концами в Кубань и Крым.

Они залюбовались ею. И Мирову даже пришло на ум: радуга – это дорога в рай.

Паром уже прошел половину пути. Затерялся где-то вдали Крымский берег. Впереди виднелись железные баки элеватора порта Кавказ.

В этот момент Олег еще раз оглянулся в сторону радуги. Но ее уже не было.

Над гладью пролива белым миражом повис новый мост.

Миров разглядел величественную ажурную арку, под которой медленно-медленно прошел черно-белый огромный, как айсберг, океанский лайнер. Изумленный, он тихо сказал Татьяне:

– Взгляни туда! У меня видение!

Она посмотрела. И ахнула.

– Это же Крымский мост!

Послесловие Мост как символ

Только что вы ознакомились с новым романом известного русского писателя Александра Лапина. Сейчас у вас в голове целый сонм невероятных впечатлений, которые вам еще предстоит уложить в своей человеческой кладовой.

Что это за впечатления?

Роман «Крымский мост» – произведение такого рода, когда высота жанра определяется не сюжетными и смысловыми особенностями, а самой фигурой писателя, который, за какие бы темы ни брался, в какие б дебри ни углублялся, никогда ни переходит грань вкуса.

Лапин относится к той уникальной категории мастеров слова, что познают мир жадно и почти одновременно со своим читателем. Автобиографическое зеркало повернуто так, что в нем повествователь оказывается в ракурсе предельной достоверности, и хоть умом мы понимаем: историческая фактура романа – плод серьезной многолетней изыскательской деятельности, – эффект одновременного узнавания самых прихотливых конспирологических тайн весьма ощутим и сладко притягателен.

Поднятая в романе тема масонства таит в себе немало опасностей. Одна из них – попасться на вульгарности и поверхностности размышлений. Лапин блестяще обходит этот риф: вся масонская тема выписана так тщательно, что иной раз дух захватывает от реальности исторического ветра, от влияния его дуновений на современную жизнь. При этом автору удается, излагая множество фактов, построить их так, чтобы ни капли занудности не проникло в повествование, чтобы эти исторические инвективы не мешали восприятию общего сюжета, не выглядели искусственными.