Крым-2. Остров Головорезов

— Ехать будем быстро, но осторожно, — продолжил Телеграф, — избегать, по мере возможности, крупных населенных пунктов. Хо­рошо, машина у нас проходимая. За дорогой следите как можно внимательней, малейшее движение — стреляйте, не ждите, пока бросится. Подземный ход начинается в районе деревни «Яркое». О нем мало кто знает, прорыли как раз на такой случай — когда нужно будет тайно попасть в город или из города. А заканчивается под складом. По понятным причинам.

— Думаешь, удастся проскользнуть? — уточнила Бандеролька.

— Естественно. На машине, конечно, нет, поэтому придется спускать Пошту и нести. Но мы справимся, я уверен.

— Было бы преступлением думать иначе, — очнулся от тяжких раздумий Кайсанбек Аланович. — Рассуждая и сомневаясь, мы те­ряем драгоценнейшее время! Давайте обдумаем все по дороге — пора выдвигаться.

Глава 21 . ЦИТАДЕЛЬ В ОГНЕ

Телеграф явил миру истинное мастерство водителя: он гнал так, что Бандеролька, баюкающая на коленях голову раненного Пошты (он так и не пришел в сознание, лишь тихо стонал иногда, и сердце Бандерольки разрывалось от жалости), не понимала, почему до­рога «туда» заняла так много времени, а дорога «обратно» сама бросается под колеса.

Для Бандерольки окружающей реальности не существовало. Она не видела, в кого постреливают, проносясь на полной скоро­сти, друзья, кого, матерясь и выкручивая руль, объезжает Теле­граф, только на каждой кочке стискивала зубы, переживая боль Пошты как свою, и желала одного: пусть еще немного побудет в забытьи, может, так ему не очень больно...

То ли они всех перестреляли, когда ехали к Феодосии, то ли все обитатели Крыма двинулись в Джанкой. До Бандерольки долетал голос Кайсанбека Алановича, рассуждавшего, в чем дело:

— Джанкой — лакомый кусочек. Толпы под стенами цитадели листонош не обладают историческим мышлением, они вообще не обла­дают мышлением и потому не могут просчитать последствия поступка даже на день, что там, на час вперед. Им кажется, стоит разгромить «врага» и «все забрать и поделить» — и наступит мир и благораство­рение... увы, опыт мировых революций показывает, что это не так. Что отобранное будет разграблено, причем начнется передел имуще­ства, и у захапавших больше все шансы присоединиться к умертвленному «врагу». Цивилизация сделает еще шаг назад, в пустоту темного средневековья. Сохранить и, тем более, восстановить цитадель толпа не сможет и не захочет — она, толпа, даже не понимает, что блага да­лись листоношам не просто так, не с неба упали. Блага надо зарабо­тать. А работать не хочется. И будет новый враг, и новая война...

Потом машину снова подбросило, и Бандеролька, зашипев, пере­стала его слушать. Снова мир схлопнулся до бледного лица Пошты. Он верил в людей. Он все делал во имя сохранения человечества — и как человечество поступило с ним? Во что верить теперь, если даже товарищ-листоноша, Сургуч, оказался мерзким предателем?

Черная тоска захлестнула Бандерольку, и вдруг раздался не­знакомый, слегка дребезжащий, но мелодичный звук. Матрос Во­ловик выводил на губной гармошке смутно знакомую мелодию, и Зяблик с Ренькасом внезапно начали подпевать, а потом к ним присоединился и доктор Стас, и даже Кайсанбек Аланович, обла­датель мощного баса, и насвистывать под нос принялся Телеграф. И Бандеролька поняла: вот во что надо верить. Не все — быдло, не все — толпа. Людей мало, но они есть. Есть атаманша Пеева и ее папа, Дикий Барин. Есть спешащие к Олегу Игоревичу Костя и Зиняк, и есть сам Олег Игоревич. Есть склонившийся над книга­ми по математике и довольно улыбающийся изобретатель Уткин. И даже хранитель Казантипа Валентин Валентинович.

Песенка тянулась и тянулась, и смелый листоноша хитростью побеждал мутанта, а потом заставлял его раскаяться и грамоте на­учиться, и становился озлобленный мутант верным его другом и помощником... Песня была отчасти и про Пошту, и Бандеролька это понимала.

Потом Воловик играл еще и еще, и все пели, и даже Бандероль­ка начала шевелить губами, неслышно повторяя слова. Пели про ежика (препохабнейшую песню), про Мурку, про Легендарный Севастополь и много всего другого. И дорога летела под колеса, и легче было переживать боль.

Бандерольке показалось, что даже Пошта слабо улыбается в за­бытьи.

Внезапно УАЗик остановился. Бандеролька огляделась: вокруг были поросшие лопухом остролистным развалины деревушки.

—  Приехали, — сказал Телеграф.

Губная гармошка потянула последнюю ноту и оборвалась. Ста­ло очень тихо, только кузнечики стрекотали в выгоревшей траве. Пахло полынью и бензином.

—  Вылезаем. И вытаскиваем Пошту.

Ноги у Бандерольки затекли — голова Пошты была умная и тя­желая. По бедрам пробегали холодные мурашки.

Солнце садилось над степью, перистые облака расчерчивали небо, превращая его в картину. И всходила луна — красноватая, круглая, полная, очень большая сквозь жаркое марево. Налетели комары.

Выгрузились, проверили снаряжение, возблагодарив Олега Игоревича за достаток патронов. В стороне Джанкоя, на востоке, небо подпирали столпы дыма от костров осаждающих крепость орд. Периодически слышались глухие взрывы и треск выстрелов.