Крым-2. Остров Головорезов

Снова свернули, пришлось перебраться через завал. Иванов встревожено зыркал по сторонам, Бандеролька нервничала. Ката­строфа загнала в подземелья огромное количество людей, процен­тов восемьдесят населения, наверное. И все-таки человеку плохо без простора и свежего воздуха, без солнца и воды: начинает мере­щиться всякое.

Бандерольке, например, уже несколько минут казалось, что не­подалеку кто-то бормочет, тянет и тянет старческую скороговорку про «а вот в наше время» и «проститутки и наркоманы». И нудит, и нудит, и гундосит, и гундосит. Сначала не замечаешь, а потом дей­ствует, как комар: вроде, и не кусает пока что, но лучше бы уже крови напился и заткнулся. Да что угодно, лишь бы заткнулся, не нудел, а то мозги закипают. И уже ничего, кроме этого звука, не слышишь, не замечаешь.

Поймав себя на том, что злится, Бандеролька остановилась.

—  Вы ничего не слышите?

Телеграф с раздражением мотнул головой, Иванов же напрягся:

—  Кажется...

—  Да вы прислушайтесь!

—  Водокап, — постановил Иванов. — Пойдем, заодно и попьем. Вода чистая, через много метров известняка фильтруется.

Водокап действительно вскоре обнаружился: система пласти­ковых стоков и труб, по которым сочилась, накапливаясь в старой эмалированной ванной, вода. Прозрачная и холодная, подернутая тонкой известняковой пленкой. Но капанье воды не было тем зву­ком, который раздражал Бандерольку — тот будто бы немного от­далился или скрылся за поворотом, но никуда не делся.

Может быть, подземные осы? Но откуда бы взяться насекомым на такой глубине? Должно быть, давящая тишина пещеры так дей­ствует — мозг обманывает сам себя, придумывает несуществую­щие раздражители.

—  А чем вы питаетесь? — напившись, спросила Бандеролька, только чтобы заглушить бормотание.

—  Грибами питаемся и кротятиной. Кротов разводим. Ну и то­пинамбур тоже выращиваем для витаминов. А то, говорят, пока не додумались, были случаи цинги.

Навязчивый звук не прекращался.

—  Вы точно ничего не слышите?

Телеграф попытался подать знак: покрутил пальцем у виска и сделал жест, будто сам себя душит. Кажется, он слышал.

Иванов покрутил головой и побледнел — даже в тусклом свете фонарика было видно.

—  Болтушка, — прошептал он. — Ох, попали. Все, теперь — толь­ко драпать. Понять бы еще, откуда подкрадывается.

Бандеролька почувствовала себя голой: оружие она оставила в камере хранения вместе со всем радиоактивным и дезактивации не подлежащим. Респиратор, кстати, пришлось оставить там же, и те­перь Бандеролька закрывала лицо арафаткой, как и Телеграф, грим которого смылся под душем.

Иванов-то их в лицо не знал, а вот атаманша — знала.

Впрочем, кажется, атаманша не была самой большой пробле­мой на данный момент. Они поспешили прочь от водокапа, но звук не отдалился, напротив, заполнил весь коридор, совсем низкий, пришлось идти, согнувшись. Нудели стены, стенал потолок, по­кряхтывал пол, и воздух дрожал от ненависти ко всем моложе се­мидесяти лет.

В конце концов, неуважительно было бы просто убежать. По­жилым людям тяжело, у них вечный дефицит общения, их игнори­руют, не замечают. А обязаны замечать! Ведь не было бы нынеш­ней беспокойной молодежи, если бы не старшее поколение.

«Стоп, — подумала Бандеролька, — это как с феодосийскими котами, не мои мысли, просто эмоции от нудежа. Что ж за болтуш­ки такие?»

— В шкуродер, — скомандовал Иванов и принялся протиски­ваться в дырку в стене.

Бандерольку передернуло. Каменная кишка была очень и очень узкой — верткий Иванов туда пролезал, а вот Телеграфу могло прийтись туго. Пока она размышляла, Телеграф схватил ее за шкирку, встряхнул и прорычал еле слышно:

— Ты — следующая.

— Вперед! — донеслось из дырки. — Здесь по прямой, не бойтесь.

Пришлось послушаться. Бандеролька загасила свечу — все рав­но не удержишь, и нырнула в шкуродер.

Стало очень тесно и очень страшно.

Камень сдавил Бандерольку со всех сторон: здесь приходилось ползти по-пластунски, цепляясь коленями и локтями и рискуя приложиться макушкой о потолок. Дыхание стало громким, и, ка­жется, воздуха стало меньше. Впереди мерцал огонек: это Иванов, выбравшись, подсвечивал путь, чтобы ползущие следом не пуга­лись. Заблудиться было нереально: прямой коридорчик, недлин­ный, метров в пятнадцать-двадцать.

Но хоть голоса болтушек заглохли.

Бандеролька, однако, не могла заставить себя пошевелиться. Будто уже съели и переваривают, будто лежишь в могиле, и жизнь закончена.

Мигал фонарик.

Она приказала себе ползти: пусть руки и ноги как чужие, пусть каждое движение дается через силу, надо вперед. Обязательно надо. Глупо получится, если сейчас Телеграф начнет подталкивать в задницу.

Бандеролька заработала конечностями, пребольно царапнулась животом о выступ и вывалилась из шкуродера в небольшой зал. где сидел Иванов и ждал ее.

Тут же вернулся звук болтушек.

Кажется, он стал даже ближе.