Крым-2. Остров Головорезов

—  А оттого, что после Катастрофы людей и так осталось мало, а с мозгами и того меньше. Повыбили их. До Катастрофы как оно было? Есть мозги — иди в ученые, нет — иди в солдаты. Вот тупые умных за жратву и поубивали. Правильно один умный человек говорил: ежели в государстве отделяют умственное воспитание от физического, то править этим государством будут трусы, а охранять его будут дураки. Ну вот, так и вышло.

—  Но ведь сколько лет уже прошло после Катастрофы! Неуже­ли новых умных не нарожали?

—  Может, и нарожали, да только смысл-то в их уме? Сколько всего утеряно, сколько забыто! Даже тушенку делать разучились, только и можем, что старые склады искать да потрошить. А как кон­чатся запасы? Закрома Родины, они знаешь ли, тоже не бездонные.

—  Эх, — мечтательно вздохнул Данила. — Вот бы найти такой склад, чтобы на всю жизнь хватило!

—  Я и говорю: только про свою жизнь и думаем. О будущем надо думать...

Из темноты донесся условный свист — часовые кого-то засек­ли. Есаул и хорунжий подскочили, схватились за автоматы. Но пришельцы, похоже, попались мирные и дружелюбные: не кра­лись, а шли в полный рост, и издалека приветствовали казаков кличем:

—  Э-ге-гей, служивые! Пустите к костру переночевать?

—  Кто такие будете? — строго осведомился есаул Осадчий.

—  Листоноши мы, — ответили из темноты. — Я — Марка, а это — Конверт. В Судак идем.

—  Не ближний свет... Ладно, проходите. Хоть новостями поде­литесь...

Листоноши оказались парнем и девушкой — коротко стрижен­ная, худенькая, она издалека казалась ребенком. Дорофеев сразу определил: любовь у них, зуб даю! — вон как друг на дружку зыр­кают, молодежь!

Присели к костру, разговорились. Особых новостей из мира ли­стоноши не знали, потому что уже почти месяц шли из Джанкоя. своей цитадели, в полуразрушенный Судак — заходя в каждый по­путный хутор и собирая корреспонденцию.

Никола Дорофеев листонош уважал. Смелые ребята, хоть и мутанты. Нужное дело делают.

—  Глядишь, так и связь наладится, потом газеты начнем выпу­скать, — посмеивался он.

—  Что газеты, — отвечал Конверт. — Журналы! Альманахи! Книги — почтой!

Кирилл издавал звуки «гы» и «ага».

Ближе к полуночи стали укладывать спать. Бедняга Данила, перепуганным россказнями про гигантских змей, решил ночевать в «уазике», для верности обложив веревкой и его. Никола про­верил, стреножены ли лошади, и расстелил спальник под откры­тым небом. Конверт и Марка споро поставили небольшую палатку-черепашку, забрались внутрь и начали возиться — тихо, но слышно.

Часовых сменили. Кириллу налили рюмку водки, чтобы креп­че спал — а то совсем разошелся Дебил на ночь глядя. Никола задремал.

Разбудило его бормотание Кирилла — традиционные «гы-гы» да «угу-угу». Чего Дебил разбушевался, оставалось непонятно, но спать под это было невозможно. Наверное, на водку так его де­бильный организм отреагировал... Никола, мысленно матерясь, вылез из спальника и пошел бить Дебилу морду — но тот вдруг за­тих, да как-то странно, очень резко затих. Словно стукнули его чем-то тяжелым по затылку. Наверное, кто-то из разбуженных ка­заков опередил есаула...

Ну, раз уж вылез — не грех и посты проверить. А то казаки-то совсем зеленые, такие любят и подрыхнуть на посту, дуралеи. Ни­кола тихо прошел через спящий лагерь, нашел веревку и прошел вдоль нее.

Первого часового он обнаружил почти сразу и, как и ожидалось, в горизонтальном положении. Спишь, собака, злорадно подумал Дорофеев. Ну, сейчас я тебе устрою. Он подошел к спящему казаку и со всей дури пнул того по ребрам. Казак не проснулся.

Он и не мог проснуться. Когда Дорофеев присел на корточки и перевернул тело, голова молодого казака запрокинулась под стран­ным, неестественным углом.

Горло часовому перерезали мастерски — повыше кадыка, чтобы не смог заорать, и глубоко — почти до позвоночника. Очень-очень острым клинком.

Дорофеев подобрал уже ненужный мертвому казаку АК-74, бесшумно сдвинул вниз флажок предохранителя, аккуратно оття­нул затвор на полдлины и пальцем проверил, есть ли патрон в па­троннике. Есть.

По уставу следовало дать очередь в небо, трассерами, заорать: «Тревога!», поднять лагерь на уши, найти проклятых бандитов и перебить, но Дорофеев — старый охотник — нутром чуял, что лазут­чики где-то поблизости. Зарезанный бедолага даже остыть не успел.

Начнешь шуметь — получишь пулю с вероятностью сто про­центов. Да и взыграло старое, тоже охотничье: загнать гадов и по­ложить наверняка, без шума и пыли, пока они не поняли, что обна­ружены.

Дорофеев поудобнее перехватил автомат и начал красться об­ратно в лагерь, высматривая врагов. В темноте лучше смотреть чуть вниз, так угол периферийного зрения больше — а именно оно и работает в полумраке, замечая резкие движения.

Вот оно! Слева, на десять часов. Что-то черное шелохнулось в траве. Дорофеев вложил приклад в плечо, позиция «патрульной готовности» и развернулся на движение. Предохранитель он опу­стил в крайнее нижнее положение, одиночные выстрелы — нечего палить очередями, только патроны переводить, все равно только первая пуля летит в цель, остальные куда придется...