Но – даже будучи тенью – нельзя было не идти на работу, ведь надо зарабатывать знаменитые доллары. Без божества невозможно жить.
Но самым последним атомом своего сознания Маратов боялся идти преподавать (как раз кончился отпуск), ибо как может – думал он – чёрная тень преподавать? Это всё равно, как если бы преподавал труп, скаля зубы и объясняя поэзию Байрона или Блока. Один только указательный палец был бы живым.
…С дрожью Маратов вошёл в храм просвещения. Кругом собирались по углам и по лестницам студенты.
Маратов вбежал в класс и вдруг преобразился. Чёрная тень осталась на месте, но надела маску – и вполне приличную.
В остальном было всё по-прежнему.
С этой маской потом получился смех и горе. Маратов надевал её – ведь она была «психологической», – как только входил в общество, особенно профессоров и преподавателей. Они устраивали вечеринки – часто на дому у кого-нибудь из учителей.
Пока чёрная тень выла внутри, Маратов, надев маску, говорил не «how are you», но и о погоде спрашивал, об автомобилях и о выборах даже…
Тем более везде были звёзды интеллектуализма.
Маска удобно сидела, прикрывая чёрное существо, которое выло, неслышно и незнаемо, а маска говорила, говорила и говорила…
О погоде, об автомобилях, о выборах…
И о Беатриче – так называли знаменитую актрису, заявившую, что успех значит всё и что Успех выше Бога.
И опять говорили о газетах, где стал мировой знаменитостью педераст-самоубийца, но об этом вскользь, больше о приличном: о погоде, об автомобилях и о выборах…
Маратов возвращался с этих вечеринок радостный, возвышенный.
Но однажды, после такой радости, проснулся – а чёрная тень (напоминающая теперь тень бегемота) сидит напротив него в кресле, а в нём, в Маратове, остаётся только малюсенький, тот самый последний атом сознания.
От такой малости Маратов тут же сгнил, но атом его сознания, напротив, сохранился и воспроизвёл себя в кипящих мирах Юпитера, по-прежнему одинокий и беспокойный.
А чёрная тень ушла преподавать. И долго-долго потом газеты писали о массовом помешательстве среди студентов.
Ерёма-дурак и Смерть
(Сказка)
В одном не очень отдалённом государстве жил Ерёма-дурак. Такой дурак, что совсем необыкновенный. Странный человек, одним словом. Даже в день, когда он родился, стояла какая-то нехорошая тишина. Словно деревня вымерла. Петухи и те не кукарекали.
– Не жилец, наверное, младенец, – прошамкала тогда умная старуха-гадалка.
– Ещё какой жилец будет! – оборвала её другая старуха, которая жила в лесу.
Однако до десяти лет ребёнок вообще ничем себя не проявлял. «Щенок и тот себя проявляет, – задумчиво шептались старики. – Отколь такое дитя пришло?»
Даже слова ни одного Ерёма не произнёс до этого сроку: ни умного, ни глупого. А в двенадцать лет пропал. Родители воют, кричат: хоть и дурень ребёнок, а все-таки своё молоко. Искали по естеству: нигде нет, куда ни заходили: ни в окрестных деревнях, ни в лесах, ни в полях раздольных. Решили искать по волшебству: ещё хуже получилось. Сестрицы клубок смотали. Заговорные слова пошептали, а клубок вывел на чучело. Стоит среди леса дремучего на полянке чучело, а огорода нет и охранять нечего. Клубок даже от страха развязался.
Делать нечего: зажили без Ерёмы. Собаки и те два дня исть не просили. От глупости, конечно. Словно их Ерёма онелепил.
Ну, а так жизнь пошла хорошая: песни за околицей поются, дух в небо летит, по утрам глаза светлеют от сказок. Сестрицы Ерёмушки на хоровод бегали – далеко-далеко в поле, где цветы сами на грудь просятся и пахучие травы вверх глядят.
А через семь лет Ерёма показался. Словно из-под дороги вышел. За плечом – котомка. Лапти такие, будто весь свет обошёл. Зато рубаха чистая, выглаженная, точно он прямо из-под невестиных рук появился. И песню поёт ну такую глупую, что вся деревня разбежалась. Но делать нечего: стали опять жить с Ерёмой.
«Пора бы его обучить чему-нибудь, – чесали затылки деревенские старики. – Таким тёмным нехорошо быть».
Спросили у него, да толку нет. Тогда решили обучить охоте. Целый год маялись, потом в лес пустили, а мальчонку за ним по пятам присматривать. И видит малец: Ерёма ружье на сук повесил, свечку в руки взял, зажёг и со свечкой на зайца пошёл. Заяц туды-сюды – и издох от изумления. Но Ерёма ничем этим даже не воспользовался: прёт через лес со свечкой напрямик. А куды прёт, зачем? Даже нечистая сила руками развела.
Другой раз на медведя пошёл. Но дерево огромное принял за медведя, на верхушку забрался и лапоть сосёт. Целый день сидел, без всякого движения.