Крутые перевалы

Судно шло вдоль берега, каждый раз уступая дорогу встречным кораблям. Я стоял на палубе и с жадным любопытством смотрел на пестрые краски, незнакомый мне мир растений и животных, который видел в детстве на раскрашенных картинках учебника географии. По деревьям ловко сновали, раскачивались, прыгая с ветки на ветку, обезьяны. Виднелись яркого оперения попугаи — одни величиной с воробья, другие — побольше, с нашу ворону. На песчаных отмелях изредка попадались крокодилы, нежившиеся на солнце. Казалось, они с трудом несут на своих коротких лапах тяжелые туловища, закованные в пуленепробиваемую броню кожи, через силу волокут хвосты...

Почти одиннадцать часов мы плыли Панамским каналом. Затем опять вышли в открытый океан. Миновали живописные острова Сан-Фелис и Сан-Амбросио и вскоре бросили якорь в большом порту Антофагаста. Здесь судно должно было принять на борт несколько тысяч тонн селитры, которой так богата эта страна.

В порту стояло много пароходов. Вокруг одного из них копошились, как муравьи, худощавые, полуголые коричневые грузчики. С широкодонных барок, глубоко сидевших в воде, они набирали уголь в ведра и подавали в трюмы. Потные тела были покрыты графитово-металлической пылью. На грязных лицах людей блестели только влажные белые зубы. Солнце слепило глаза...

Наша команда, истосковавшаяся по работе (все-таки вахты надоедают), трудилась дружно, слаженно, заполняя трюмы грузом. В воздухе то и дело звучало уже привычное мне «вира», «майна».

Кончив погрузку селитры, «Ван» лег на обратный курс. Мы должны были доставить ее в крупнейший на Средиземном море порт Александрия.

По-прежнему нестерпимо палило солнце. От него можно было спасаться в кубрике, но духота не давала долго задерживаться и там. Особенно немилосердно жгло светило, когда мы подходили к Алжиру. Изредка хлестали тропические ливни. Они бывали настолько густыми, что, казалось, море и небо заштрихованы сплошными серыми линиями и составляют одно целое. Но особенно донимали москиты — маленькие, еле видимые простым глазом, отчаянно злые мошки. Они ели нас поедом, от них не было спасения. Нести в таких условиях вахту было совсем не просто.

Однако, несмотря на все эти трудности, я готов был работать матросом. Только бы капитан согласился взять.

Ночи приносили незначительную прохладу. От моря как бы исходило теплое дыхание. Когда не спалось, я выходил на палубу. На темном небе светила большая, круглая, как колесо, луна. В ее зените виднелись неясные пятна, похожие на легкие облачка. На воде лежала длинная лунная дорога, уходившая далеко к горизонту. Кругом безмолвие. Только слышно, как натруженно работает во чреве судна машина. Такие ночи я любил и не раз покидал душный кубрик, где храпели матросы, отстоявшие вахту. Иногда дул легкий, мало освежающий бриз, чуть пахнущий водорослями и рыбой. В темной вышине мерцал звездный узор. Ясно был виден Млечный Путь. Ярко светила зеленовато-белая Венера.

Команда на судне была довольно разношерстная: греки, болгары, венгры, немцы, чехи, русские, скандинавы. Чуть ли не полный интернационал.

Состав команды не являлся стабильным, он каждый раз обновлялся. Мне объяснили: рыба ищет где глубже, а человек — где лучше.

Когда «Ван» прибыл из Бельгии в США и пришвартовался в Балтиморе, многие из команды сошли на берег и больше назад не возвратились. У них кончился контракт, и они решили подыскать более выгодную, лучше оплачиваемую работу. На торговых кораблях текучесть в командах была довольно обычным явлением.

Капитан «Вана» бельгиец Верстратен был заинтересован в том, чтобы пополнить команду судна. Ведь нужно было отправляться в далекий рейс — Южную Америку, а оттуда с грузом идти в Африку. Судно ушло из Балтиморы с неполным составом. Когда же и в Чили его борт покинуло еще два члена команды, капитан пригласил меня в свою каюту и предложил остаться на корабле.

— Назначу тебе пока жалованье триста пятьдесят бельгийских франков, а станешь настоящим матросом, овладеешь моряцким делом, получишь полный оклад — семьсот франков. Согласен?

Не задумываясь, я сразу же согласился. Мне ведь нечего было выбирать.

Поближе познакомился с командой. Среди них оказались интересные люди, которые сыграли важную роль в моей дальнейшей жизни. О немногословном, всегда с трубкой во рту скандинаве я уже упоминал. Расскажу теперь о некоторых других.

Просветители и наставники

Как-то ко мне подошел свободный от вахты широкоплечий матрос. Карие глаза. Выгоревшие на солнце широкие брови. Две глубокие складки возле рта. Чуть-чуть прихрамывает. На правой руке синяя татуировка — якорек, перевитый канатиком. Я его приметил еще в Балтиморе, когда полицейские препроводили меня на корабль. Матрос внимательно и, как мне тогда показалось, сочувственно смотрел на меня.

Но он ни разу ко мне не подходил за время плаванья, ничего не спрашивал. Только когда мы грузили в чилийском порту Антофагасте селитру, он, заметив, с каким усердием я тружусь, неожиданно сказал по-русски:

— С умом работай, юнга! Не надрывайся. Побереги силы. Пригодятся еще...