Крутые белые парни

Ричард мог точно сказать, что в конце концов Ламар ее трахнет. Это был лишь вопрос времени. Такая психованная баба, как Рута Бет, кончает тем, что трахается с таким самцом, как Ламар.

Во всяком случае, когда они, смеясь и покачиваясь, вошли в дом со двора, от них пахло соитием. Для Ричарда это был низкий и отвратительный запах. Так пахло от его матери, когда от нее уходил какой-нибудь из ее друзей, в связи с приходом которого его, Ричарда, отправляли погулять в сад.

Но Ламар в этот момент был счастлив, как отец семейства, который наконец умудрился выплатить залоговую стоимость дома. Это дошло даже до Оделла. Он оторвался от своей миски с овсяными хлопьями и радостно заулыбался. К его губам и желтым зубам прилипли хрустящие кусочки. Оделл был счастлив.

«Боже, действительно семейка, – подумал Ричард. – Папа Ламар, мамочка Рута Бет и два сыночка, два братика – Оделл и Ричард». Для него это была нормальная жизнь, которой он никогда прежде не жил.

Наступило счастливое время, когда маленькая семья в полном составе собиралась на кухне фермерского дома. За столом царило неподдельное веселье. Какой-нибудь ненормальный художник вроде Нормана Рокуэлла мог бы написать картину на этот сюжет и поместить ее на обложку «Сатердей ивнинг пост», подумал Ричард. Ламар с волосами, собранными в конский хвост, и неприличной татуировкой на руках и тощая Рута Бет с белой пергаментной кожей и мелкими чертами лица вырожденки, Оделл – этот вечный мальчик-мужчина с провалом вместо рта, копной рыжих волос на башнеобразной голове и с двумя крошечными глазками. Конечно, на этой картине должен быть изображен и он, Ричард, который ослепил свою мать в приступе ярости, вызванной тем, что профашистская газетенка «Дейли оклахомен» отказалась освещать его выставку. «Ричард Пид – проходной художник» – так было написано на стене галереи Мертона на Дуайт-стрит.

Как в любой семье, у каждого члена ее были свои обязанности. Выяснилось, что в доме у Руты Бет нет ни бумаги, ни письменных принадлежностей. Не было у нее ни журналов, ни книг, ни газет. Поэтому Руте пришлось выбраться из своей глуши купить карандашей и бумаги, чтобы Ричард мог творить и рисовать львов для Ламара – это, понятно, оставалось его основной обязанностью. Кроме того, ей пришлось поехать в оружейный магазин Мерфи в Дункане за крупной дробью, после того как по телевизору они узнали, что тот проклятый старый коп только потому ухитрился выжить, что Ламар стрелял в него птичьей дробью.

Как ни странно, это известие ни на йоту не разозлило Ламара, так умиротворяюще действовала на него его новая жизнь.

– Черт возьми, вот крутой мужик, – восторгался он. – Крепкий старый жук, его даже птичья дробь не взяла. Парню будет что рассказать своим внучатам!

Однако более тяжелые заряды потребовались по другой причине.

– Осталось выяснить только одно – последнее, но самое важное, – сказал как-то Ламар. – Куда мы пойдем на очередную работу.

Ричард улыбался, не вполне понимая, что Ламар имеет в виду под словом «работа».

– Ты же знаешь. Грабить. Мы же грабители, Ричард. Разве ты этого еще не понял? Грабиловка – это наша работа. А у меня такой метод работы, что нам нужно всегда иметь под рукой подходящие патроны.