Крутые белые парни

Они по-разному относились к наготе. Это вообще характерно для взаимоотношений мужчины и женщины или относилось только к взаимоотношениям Холли и Бада? Она не замечала наготы. Ей нравилось быть голой, и, сняв одежду, она вела себя совершенно естественно. Другое дело Бад. Он ненавидел свое обнаженное состояние, быть голым для него значило быть беззащитным и уязвимым. Он был толст и тучен и полагал, что нагота выставляет его в идиотском свете, обнажая всю его неприглядность. После того как проходил любовный экстаз, он спешил завернуться в простыню. Он всегда втайне радовался, когда им приходилось после этого сразу одеваться; но он также знал, что для Холли эти минуты после близости были едва ли не важнее, чем сама близость, это были моменты познания сущности их отношений, и он не мог отказать ей в этом познании.

– Черт тебя возьми, Бад, Ламар всыпал в тебя полкило свинца, но ты не перестал от этого быть мужчиной. В тебе осталось кое-что и для меня, и не так уж мало.

Она что, действительно считает его хорошим любовником? В начале их отношений в него и правда какой-то бес вселился. Он удовлетворял ее по нескольку раз в течение вечера. Было удивительное ощущение свободы и новой, неизведанной жизни. Но все это осталось в далеком прошлом. Машина поизносилась. Теперь ему хватало одного раза, а прежний пыл исчез. Бад понимал, что ее согревает воспоминание о тех первых сумасшедших неделях. Она видела в нем то, что хотела видеть: пылкого любовника и рыцаря без страха и упрека. Но он знал, что никогда уже не будет прежним, во всяком случае с ней. Это наполняло его грустью. И у него не хватало духу признаться в этом ни ей, ни себе.

– Может, вместо свинца он стрелял в тебя любовным напитком?

Он рассмеялся. Холли могла вести себя как девчонка-несмышленыш. Он посмотрел на ее груди, они были маленькими, но такими прекрасными, он любил держать их в ладонях, поглаживать их, чувствуя их вес и тяжесть. Он обожал их округлость, сходил с ума от вида розовых сосков, которые слегка подрагивали, когда она смеялась.

– Он стрелял в меня сталью, – сказал Бад. – Стальной дробью. Это тоже везение. Опасность инфекции от ранений стальной дробью меньше, чем от ранений свинцом. Но это счастье ничто по сравнению со счастьем быть с тобой.

– И у тебя не началось кровотечение?

– Нет.

Повязки держались хорошо. На них не проступали красные пятна крови, как это бывает, когда открываются раны.

– Наверное, обнимать меня сейчас – это все равно что обнимать коллекцию марок.

– Ой, Бад, ты такой смешной! Когда я увидела тебя впервые, я подумала: елки-палки, он же копия Джона Уэйна. Но потом ты насмешил меня, и я поняла, что ты лучше, чем Джон Уэйн, что ты лучше всех на свете.

Это абсурд, как она его ценит! Как можно сказать «нет» женщине, которая так лестно о нем отзывается и так высоко его ставит? Когда он был с ней, он действительно становился тем мужчиной, каким она его считала и в какого верила; когда они расставались, он переставал это чувствовать.

– Я бы хотел остаться тут навсегда, – неожиданно вырвалось у него.

– Нет, Бад, – ответила она. – Этого недостаточно. Мы заслуживаем, чтобы у нас был свой дом и свои дети. Мы должны путешествовать. У нас должна быть настоящая жизнь. Мы созданы для нее. Нам суждено было встретиться, я верю в это от всего сердца.

– Я думаю, что ты права.

Бад не хотел это говорить. Он удивился: как-то так выходило, что он всегда делал не то, что следовало бы сделать, а совершенно противоположное. Он был вывернут наизнанку. Но только не тогда, когда был рядом с ней. Она, как всегда, была просто Холли, и все. Наизнанку его выворачивало «это», их отношения, то, что касалось только их двоих.

– Радость моя, надо возвращаться. Я и так уже опаздываю.

– Иди, Бад. Мне достаточно твоего слова. Все дело в Ламаре? Он может стать твоей навязчивой идеей. Ты не боишься, что это просто обычная жажда мести? Игра не стоит свеч. Тебя могут убить, и этим все кончится.

– Нет, это совсем не то. Я просто хочу участвовать в его поимке вместе с другими. С теми же, с кем я участвовал в порождении такого чудовища, как Ламар. Значит, теперь я должен участвовать в его уничтожении.