Мы крались на юг уже полчаса, когда я почувствовал биение маленького испуганного сердца. Опять зайчатина! Не самое любимое мясо. Но выбирать не приходилось. Я перешел на бег, Кален бежал следом. Он сильно уступал моему новому телу в скорости. Я уже видел зверька, хотя до него было далеко – стрелять не стоило и пытаться. Но за свистом ветра в ушах и жаждой добычи я не услышал еще два сердца, с грохотом гоняющих кровь. Когда до цели было локтей пятьдесят, прямо передо мной пронеслась стрела и вонзилась в мохнатое тельце. Мне казалось, что я слышал, как острие разрывает плоть. Голод заслонил разум, остались лишь инстинкты. Я готов был броситься наперерез соперникам, что отобрали добычу, – и краем сознания уловил знакомый запах дома. Выбросив левую руку, зацепился за тонкий ствол дерева и чуть не вырвал конечность из сустава – только бы остановить несущееся тело, озверевшее от голода. Пока я царапал ногтями кору, призывая разум не сдаваться зверю внутри, меня нагнал Кален.
– Тихо-тихо, – прошептал он мне на ухо, придавливая всем весом к несчастному стволу. Парень выглядел словно мешок костей, но оказался довольно сильным и смог сдержать меня.
Какое-то время мы молча боролись, но наконец мое тело сдалось здравому смыслу и напору Калена. Резко выдохнув через стиснутые зубы, я прислонился лбом к стволу.
– Всё в порядке… в порядке… – задыхаясь, прошептал я, но Кален не обращал внимания, всё еще наваливаясь и обездвиживая.
Лишь несколько мгновений спустя, когда мое сердце вернулось к нормальному ритму, друг отступил назад. Я перевел дыхание и прислушался. Мы остались незамеченными. Охотники были так увлечены сраженным зайцем, что не видели ничего вокруг. С удивлением я осознал, что они всего лишь юнцы и с ними нет никого из взрослых. Тот, что стрелял, не промахнулся ни разу. Нужно приглядеться к нему на ежегодных состязаниях. Неужели сбежали из-под надзора и принялись самовольно охотиться, чтобы впечатлить кого-то? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, перед кем обычно выделываются юнцы. Явно тут замешаны спор или девушка. Надрать бы им уши за то, что так рисковали. Я снова начал злиться, но тут смысл слов одного из них пробрался в мой одурманенный мозг.
– Значит, она при смерти? – спросил стрелявшего светловолосый паренек.
– Матушка говорит: если жена вождя не очнется, нужно выбирать опекуна, – бросил мальчишка с луком. Я видел, как шевелился пушок над его верхней губой, пока он произносил эти слова.
– Опекуна? – спросил белобрысый.
– Да, – закатил глаза стрелок. – Пока сын вождя не подрастет.
Он поднял тушку, вытащил стрелу и передал зайца младшему товарищу. Вытерев древко о штанину, лучник вернул ее в колчан, и они отправились дальше, пока я стоял и хватал ртом воздух. Что-то случилось с Уллой. Что-то очень плохое.
– Спокойно, – Кален поднял руки вверх, словно я был диким зверем, а он пытался то ли сдаться, то ли успокоить.
– Отойди, – тихо ответил я, но голос прозвучал глухо и угрожающе.
– Успокойся, Улак!
Я видел, что еще секунда – и друг снова навалится на меня, пригвоздив к дереву.
– Ты знал, что моя жена больна?
Лучше бы ему не врать.
Кален кивнул. Они знали – оба знали – и скрывали. «Потому что никакие они тебе не друзья, остолоп! – прозвучал внутренний голос. – Распустил нюни! А они просто используют тебя».
Я сделал обманный выпад и, когда Кален дернулся, чтобы утихомирить меня, побежал совсем в другую сторону. Сделав крюк, во всю мощь своего быстрого тела понесся к поселению. Улла пострадала или заболела. Она нуждается в моей помощи. Я не могу оставить жену без поддержки.
Кален что-то кричал вслед, но я не слушал. Главное сейчас – быть с семьей.
8. Год 445 от Великого Раскола
Я был у поселения в сумерках. Прокравшись вокруг ограждения, попытался подобраться к знахарскому чуму, что стоял у самой Рощи Перерождения. Не верилось, что Уллу выселили в общее жилище, но шкуры нашего шатра я нашел распахнутыми, а внутри никого не было. Неужели жители решили, что началось новое поветрие, и выставили чум моей семьи на очищение солнцем? Где же тогда сын?
Вокруг знахарского шатра сновали. Не заходили, но шастали мимо. Хотелось закричать, чтобы проваливали по своим делам, – тогда смог бы забраться внутрь без свидетелей. Конечно, что делать с теми, кто лежит на соседних шкурах с женой, я не подумал. Наконец шаги смолкли. Чуть позже показались юнцы, отнявшие мою добычу. Они были тяжело нагружены заячьими тушками. Упущенный мною зверек не был у них единственным – их охота удалась на славу. Мне же до голода не было дела. Сейчас волновала лишь Улла. Когда все собрались у костра на ужин, я решил рискнуть и пробраться к жене. Всеобщее молчание удивляло. Всё время, пока я наблюдал за знахарским чумом, никто ни разу не упомянул меня или Уллу. Не хотелось думать о самом страшном.