По умолчанию, по привычке, и по выгоде, он стал полковым священником. Он был противоречивым, непредсказуемым, сварливым и воинственным. Его возраст и опыт наделили его мудростью, но, как правило, была проблема, чтобы извлечь эту мудрость из него. На бумаге, в полковых отчетах, часто было тяжело объяснить его постоянную связь с подразделением.
С другой стороны, у Цвейла было определенное качество, которое Гаунт нашел трудным не брать во внимание, как и распознать его. Несмотря ни на что, Цвейл был с ними, непреклонно, весь путь с Хагии. Он прошел через все битвы, все драки, все лобовые атаки; он пережил резню Херодора, войну в отсеках Спаршад Монса, освобождение Гереона и осаду Хинцерхауса.
На каждом шагу пути, он совершал богослужения по умирающим и мертвым. Его кровь соединилась с Танитской кровью таким образом, что ее нельзя было разделить.
Цвейл проводил дневные службы в часовне, и другие примечательные церемонии, когда они появлялись в календаре. Каждое утро, несмотря на погоду, он ходил из Крепости Аарлем в Темплум Министориа в Аарлем-Саксен, в четырех километрах, и проводил там час в личном богослужении. Это ежедневное восьмикилометровое паломничество, как он заявлял, было его способом доказать имхаву или «кочевую» часть его титула имхава аятани. Годы назад (как давно, Гаунт не знал), Цвейл выбрал жизнь кочевого богослужения, чтобы путешествовать по Мирам Саббат по следам Святой, и повторить эпический круг, который сделала она. Когда они встретили его на Хагии, он заявил, что его великое путешествие почти закончилось. Он пошел с ними и следовал их путем с тех пор, но он всегда настаивал, что, со временем, ему будет нужно оставить свое служение.
— Однажды, ты понимаешь, — говорил он, — мы разойдемся. Ох, да. Вы пойдете своим путем, и ваш путь больше не будет меня устраивать. Тогда, мы скажем друг другу прощай, и я пойду туда, куда мне нужно пойти. Я потратил слишком много времени, следуя за вами. Вы будете скучать по мне, когда я уйду. Я знаю, что будете. Вы все будете убиты горем и без руководства. Я не могу помочь с этим. У меня есть священные цели, цели, к которым я должен отнестись с вниманием. Святая ждет этого от меня. На самом деле, вот сейчас, когда я пришел к этой мысли, я ведь могу начать завтра, или послезавтра. Завтра клёцки? Так ведь? Точно. Я начну послезавтра. — Каждую ночь с тех пор, как они обосновались и сделали часовню, Отец Цвейл предлагал вниманию то, что он описывал, как «шансы на просвещение». После ужина любой член полка без служебных обязанностей, и любой член кортежа полка, был рад прийти в часовню на пару часов и послушать его рассуждения на любую тему, которая возбуждала его интерес в этот день. Иногда, шансы были категоричными проповедями, наполненными издевками и плохим настроением, если Цвейл выходил из себя. Иногда, они были больше похожи на лекции, методичные и поучительные, и подавались со ссылками на качающиеся стопки текстов, которые он притаскивал из библиотеки Темплум Министориа. Иногда, он просто громко читал вслух, охватывая темы от истории до поэтики и философии, или даже основы этики. Иногда, он раздавал книги, чтобы каждый присутствующий мог один час почитать про себя. Иногда, он ходил среди них, и пользовался случаем, чтобы помочь некоторым наименее образованным освежить их грамотность.
В течение любой недели, его проповеди могли менять направление от священного до богохульного и назад. Он говорил о Святой, или других святых, или об обычаях аятани. Он рассказывал об истории и обычаях Миров Саббат. Он с энтузиазмом хватался за новости дня, и использовал это, чтобы разжечь энергичное обсуждение и дебаты среди своей паствы. Он учил, прямо или косвенно, грамматике и арифметике, истории и политике, музыке и поэтике. Он открывал, почти случайно, один из множества чердаков в своем разуме, и выкладывал его содержимое на всеобщее обозрение.
Гаунт приходил всегда, когда ему выдавался шанс. Всякий раз, когда, между прочим, Цвейл выдавал факт или деталь, которую Гаунт до этого не знал, он делал краткую пометку в своем блокноте. За год на Балгауте, Гаунту пришлось запросить три блокнота со склада.
Этим вечером, когда Гаунт вошел в часовню, выбранной темой было или история поэтики или поэтика истории. Здесь присутствовало, примерно, сорок Призраков, а Цвейл, опирающийся на кафедру, как усевшийся на насест гриф, заставлял их читать вслух стихи из выцветшей копии Ранних Саббатистов в зеленой обложке.
Сейчас была очередь Шогги Домора. Он стоял, внимательно читая короткие части поэмы, в которой Гаунт опознал или Ахмудский или какой-то средний Феяйтанский период. Гаунт немного подождал. Когда Домор достаточно прочитал, Цвейл показал ему сесть, а затем выбрал Чирию, адъютанта Домора.
Она встала, нерешительно потерла ладонью щеку со шрамом, и начала читать с того места, где закончил Домор.