Кровавый Дунай

— Шорокшар. Формально это отдельный город, но фактически это пригород Будапешта — Венгр, помолчав, промолвил: — Вы должны меня понять. Я не хочу иметь ничего общего с этой войной. Она мне отвратительна, как и большинству моих соотечественников. — Собравшись с мыслями, он продолжил: — Венгры были втянуты в эту авантюру — во многом из-за травмы Трианона[18]. Регент решил солидаризоваться с Рейхом — потому что надеялся, что таким образом мы вернем домой утраченные земли и нашу родню, вдруг ставшую иностранцами… — Гёза замолчал — было видно, что ему трудно даётся этот разговор. Но, пересилив себя, он продолжил: — Я не ищу оправданий нашему участию в походе на Советский Союз — я объясняю вам ситуацию. Вы, русские, имеете массу родственных народов — поляков, чехов, болгар; вас, славян, двести миллионов в Европе! Нас, венгров, было всего десять миллионов — и у нас нет родственных народов в Европе. Мы окружены славянами, румынами и немцами — с которыми у нас вообще нет ничего общего… А после Трианона венгров во вдруг ставшей крошечной Венгрии осталось всего семь миллионов… Вы меня понимаете?

Савушкин молча кивнул. Венгр продолжил:

— Никто не думал, что это настолько затянется и станет столь чудовищно кровавым. Сейчас бои идут в Альфёльде, в междуречье Тисы и Дуная, в боях гибнут венгры — наша родная кровь…

— Ну, умные предпочитают сдаться в плен…

Гёза кивнул.

— Да, я знаю. Но не стройте иллюзий — у вас здесь очень мало друзей. Да и те… — Инженер кивнул в сторону окна, за которым виднелась крыша роскошного «паккарда», — не венгры… Коммунистов у нас нет — во всяком случае, организованных. Да, рабочие вас ждут, и даже, может быть, поддержат — но это капля в море… Гонведы на фронте сдаются в плен — не потому, что хотят перейти на вашу сторону, они просто хотят жить… Не рассчитывайте на их помощь, они не будут воевать за вас, как это сделали словаки, поляки и румыны. Разве что коммунисты…

— А вы? — И Савушкин пытливо посмотрел на своего собеседника.

— Я помогаю вам, потому что дал слово человеку, спасшему мне жизнь. Я не испытываю к вам дружеских чувств, не являюсь поклонником вашей идеологии и не рассчитываю с вашим приходом сделать карьеру. Я инженер, я создаю электролампы, мне нравится моя работа — а остальное мне безразлично. Повторюсь, я не хочу ничего общего иметь с этой войной — но я не знаю, как её остановить…

— Гёза, я всё понял. Ваши взгляды на ситуацию мне понятны. У меня к вам есть ещё пара практических вопросов.

— Да, задавайте.

— Что у вас тут с полицией? Кто соседи?

Инженер усмехнулся.

— Сосед справа — биржевой маклер, бежал в Румынию, когда это ещё было можно. Он еврей, так что сами понимаете… Сейчас в его доме живет семья его экономки из Цегледа, венгры. Думаю, он как-то с ней договорился… Они для вас не представляют опасности — живут нелегально. Сосед слева — подполковник Моноштори, не знаю, кем он и где служит, знаю только, что его полк стоит на позициях у Вечеша, но он ночует дома…

— Дома? — Изумился Савушкин.

Инженер кивнул.

— Дома. А почему бы и нет? Воюют днём… Но он приезжает очень поздно, и уезжает до рассвета, так что вы его даже не увидите.

Капитан хмыкнул.

— Хорошенькое дело… А на позиции солдаты на трамваях ездят, небось?

— А что здесь такого? — Удивился Гёза.

Савушкин не нашел, что ответить. Инженер продолжил:

— Полиции можете не опасаться. Шандор оплатил им на три месяца вперёд полное отсутствие любопытства к этому дому. — Подумав, добавил: — Можете не опасаться и налётов нилашистов. В Белвароше Пешта, Йожефвароше или по Ракоци ут они свирепствуют, но у нас здесь их не любят. Нет, как вы говорите, классового фундамента… — И Гёза едва заметно улыбнулся. А затем продолжил: — У нас в Венгрии очень сложно с евреями. До войны почти вся промышленность, банки, биржевые конторы принадлежали евреям. И сейчас мерзавец Салаши[19] использует это, натравливая венгров на евреев… Очень сложно. — Повторил инженер.

Савушкин кивнул.

— Я понял. О политической ситуации в Венгрии можете мне что-нибудь рассказать?

Гёза развёл руками.

— Только в общих чертах. Две недели назад по радио объявили, что регент Хорти уполномочил Салаши взять бразды правления королевством в свои руки… Как говорят у нас на заводе, немцы арестовали младшего сына регента и вынудили адмирала подписать этот документ. Сейчас Хорти — «гость фюрера Третьего рейха»…

— То есть теперь регент — этот ваш Салаши?

Гёза брезгливо поморщился.

— Он не мой. И у немцев хватило ума не идти на этот шаг… Эта мразь просто объявлена была Nemzetvezető, «вождём нации». Сейчас члены его организации, «Скрещённых стрел», изображают из себя истинных патриотов Венгрии… Скоты.

— О военных силах будапештского гарнизона, как я понимаю, вы ничего мне не скажете…

Венгр кивнул.

— Не скажу. И не хочу, и не знаю фактически ничего. Какие-то войска в городе есть, в основном венгерские, но есть и немцы — но какие именно, я понятия не имею… Здесь я вам не помощник. Да, рабочие с нашего завода в октябре ездили на строительство укреплений позиции «Аттила» — но я даже не представляю, где и каких… Увы.